Хакуин Экаку. Жизнеописание

Разделы о Хакуине:   [показать]

 

Хакуин является одним из самых известных фигур японского дзен-буддизма. Он реформировал Дзен школы Риндзай, переориентировав ее на традиционные строгие методы занятий, когда для обретения ключевого для Просветления состояния кенсё необходимо применять так называемые дзен-упражнения. Основой таких упражнений для него являются регулярные занятия сидячей медитации (дзадзен), при которой реальность воспринимается так, как она есть. А для правильного восприятия реальности необходимо освободить себя от цепкого ума, чему способствует практика сосредоточенности на смыслах коанов.

Хакуин Экаку - таково его полное духовное имя - родился 19-го января 1686-го года в небольшой деревушке Хара, расположенной у подножия горы Фудзи. Его назвали Нагасава Ивадзиро. Его духовное имя Хакуин буквально переводится с японского как "спрятанная белизна" или "спрятанный в белизне". Считается, что слово "белизна" связано с покрытой снегом вершиной горы Фудзи, которая своей серо-белой вершиной возвышалась на заднем плане над полями и предгорьями в течение всей его жизни. А вот слово "спрятанный" может означать "непривязанный, отрешенный", так как сам Хакуин признавался, что восхищался наставником Кадзаном, который двадцать раз путешествовал по всему Великому восточному тракту, но, подходя к подножию горы Фудзи, так ни разу и не взглянул на нее. Это восхищение Хакуина, по его признанию, было колоссальным и с годами не ослабевало.

Ранние годы

Хара была земледельческой, рыболовецкой и почтовой деревней на главном тракте острова Токайдо, соединявшей столицу Киото и стремительно растущий административный центр в Эдо (Токио). Он вырос в глубоко религиозной семье, его отец был родом из самурайской семьи Сугияма, он принял фамилию своей жены - Нагасава. Мать его исповедывала буддизм школы Нитирэна (1222-1282), монаха, жившего столетиями раньше и создавшего свое учение, основанное на Лотосовой сутре.

Хакуин был особенно близок к своей матери, ее глубокая религиозная натура оказала глубочайшее влияние на него как на младшего сына. Отправляясь на молитву в местный храм школы Нитирэн, она всегда брала его с собой. И учение школы Нитирэна довольно сильно повлияло на мировоззрение Хакуина, так что впоследствии, пятаясь реформировать Дзен, точнее ответвление Дзен в виде школы Риндзай, он привнес туда множество черт, имеющих больше сходства с воинственным энтузиазмом проповедей Нитирэна, нежели с традиционными чертами школы Дзэн. В своей автобиографии Хакуин делится тем, что именно воинственность и суровое повествование этих проповедей развили в нем внутренний страх ужасных адских наказаний, ожидающих грешников, и этот страх заставлял его искать средства избежать такой участи через религиозные порывы. Он описал случай из детства:

В провинцию Идзу пришел проповедник Нитигон-сенин, сила речений которого ни кем не может быть превзойдена. Он читал лекции в Сегэн-кедзи, храме школы Нитирэн в Харе, в качестве исходного текста которых были наставительные послания Нитирэна. Люди со всех окрестных деревень собирались его послушать. Я был на одной лекции с матерью и слышал, как он с ужасающими подробностями описывал мучения, которыми отличен каждый из восьми горячих адов. От этих его речей колени каждого слушателя начинали дрожать, а печень почти что замерзала от леденящего душу страха. Разумеется, я - маленький мальчик - не был исключением. Все мое тело сотрясалось от смертного ужаса...
Однажды мать решила помыть меня. Она любила, чтобы вода в ванной была горячей, девочка-прислуга заполнила печь дровами до отказа и разожгла огонь, сверкающий, словно адское пламя. Вода в ванной начала бурлить и клокотать, издавая свистящие громоподобные звуки и вызывая во мне панический страх. Я испустил тогда громкий крик ужаса так, что со всех сторон сбежались встревоженные люди.

Хакуин объяснил маме причину своей паники: "Я не могу туда залезть: мои колени дрожат и кровь стынет в жилах. Ведь то же самое будет, когда я весь предстану перед пылающим пламенем ада. И что же мне делать? Можно ли хоть как-нибудь спастись? Ты знаешь какой-нибудь способ? Расскажи мне о нем!" Мать пообещала рассказать ему на следующий день. Всю ночь Хакуин ждал, а на следующее утро выяснялось следующее.

Наконец, заглянув прямо ей в глаза, я вдруг понял, что она в действительности не знает, как мне помочь. Этой ночью он просто солгала мне, когда увидела, что иначе мои слезы не унять. "Что ж, - подумал я, - если это только игра, то я попытаюсь вновь". Я вскочил, вскинул подбородок и направился прочь, когда она вдруг остановила меня и торопливо сказала, что мне следует всегда почитать Божество святилища Китано".

Маленький Хакуин обрадовался этим словам, вычистил семейный алтарь, повесил там изображение Божества Тэндзина и возложил цветы. Затем возжег благовония и принялся без остановки повторять имя Божества. С той самой ночи он знал сутру Тэндзина почти наизусть. Он принялся соблюдать правила религиозных упражнений: вставал с постели с первыми криками петухов в два часа ночи, читал сутру, обливался ведрами холодной воды, возжигал Божеству благовония и совершал перед ним поклоны, моля его об освобождении от сверкающего пламени, которое поджидало его в аду.

Но однажды он случайно испортил ценную вещь своего брата, и тогда он воззвал к Тэндзину, прося его прийти на помощь и сделать так, чтобы это его деяние осталось безвестным. Однако брат в скором времени все узнал и закатил скандал. Хакуин тогда испытал сильное внутреннее потрясение. "О Тэндзин, - думал он, - ты - весьма странное Божество, ведь ты не в состоянии скрыть даже такое относительно малое происшествие. Как же я могу полагаться на тебя в деле спасения от адского пламени?!" В следующую ночь он как обычно в два часа совершил подношение цветами и благовониями. Крепко закрыв глаза и сложив перед собой ладони, он произнес: "О великое божество Китано, я полностью отдаю себя в твои руки. Если в твоей власти спасти меня от пылающего огня ада, заставь дым этого благовония подняться вверх словно по прямой линии". Затем он открыл глаза - благовонный дым поднимался вверх, прямой, как струна. Мальчик был счастлив и закрыл глаза, но когда он опять открыл глаза, то его сердце упало: дым клубился и распространялся во все стороны. Так его вере в могущество Тэндзина был нанесен сильнейший удар.

Через некоторое время он услышал о могуществе Бодхисаттвы Каннон, которая оказывает помощь всякому, кто нуждается в ее духовной поддержке. Тогда он занялся чтением сутры Каннон (часть Лотосовой сутры), и уже через несколько ночей знал ее наизусть. Утром и ночью без передышки он распевал ее вместе с сутрой Тэндзина. Однако в скором времени он пришел к размышлениям, что чтение сутр не принесет большой пользы, ведь он не избавился от страха даже тогда, когда к его телу преподносили прижигание для лечения.

Когда Хакуину исполнилось одиннадцать лет, в их края заехал театр марионеток, дававший представления, в одной из сцен которых персонаж задавал вопрос другому персонажу: "Чувствует ли жар пламени человек, посвященный в учение Лотосовой сутры?" "Истинный ученик, - отвечал священнослужитель школы Нитирэн, - может без вреда для себя пройти через бушующий огонь". Эта история заставила мальчика задуматься. "Если человек является священнослужителем такого же уровня, то он способен спасти себя от адского пламени. Стану буддистом и буду таким же, как он". С того дня он посвятил все свое время изучению буддийских сутр, он даже в течение двух месяцев целиком прочел всю объемную антологию дзэнских поэтических высказываний.

Разочарования

В результате, в возрасте четырнадцати лет родители разрешили стать ему монахом в дзэнском храме Сеиндзи его родной деревни. Поначалу они были против этого, но к четырнадцати его годам, наконец, смирились с неизбежным. Они привели мальчика к Танрэю Содэну, старейшему из местных священнослужителей прихода, чтобы тот провел посвящение. Но из-за почтенного возраста Танрэя Хакуин был почти сразу же отослан в братский храм Дайседзи, находящийся в соседнем городе Нумадзу, где он провел следующие три-четыре года, прислуживая в качестве молодого послушника, исполняя всякую черную работу и изучая классический китайский язык и язык буддийских текстов.

Здесь он полностью изучил всю Лотосовую сутру, самую знаменитую и популярную из всех махаянских сутр и занимающую центральное место в школе Нитирэна. Однако проштудировав ее, он испытал глубокое разочарование, обнаружив, что она "содержит в себе только простенькие рассуждения о причинах и следствиях, и ничего больше". Он более не обращался к ней в течение более двадцати лет, но когда в возрасте сорока одного года получил, по его признанию, окончательное просветление, тогда он, наконец, постиг глубину ее смысла и понял, почему ее называют "царицей сутр".

В восемнадцать лет Хакуин покидает Дайседзи и направляется в монашеский зал для упражнений при храме Дзэнсодзи, расположенный неподалеку от родного Хара. По его собственным словам, он пустился в путь, полный надежд, намереваясь начать, наконец, настоящее обучение. Его воображение было полно рассказов о трудностях, которые были преодолены в борьбе за достижение просветления выдающимися дзэнскими наставниками прошлого. Однако эти надежды не оправдались. Он обнаружил, что монахи Дзэнсодзи вовсе не занимаются многодневными изнурительными медитациями. Они попросту изучают тексты, собрания дзэнской поэзии. Такова была его первая встреча с теми, с кем ему придется часто сталкиваться на протяжении странствий и кого он с презрением называл "поставщиками молчаливого Дзэн недеяния".

Вскоре вслед за этим его поразил второй удар, возможно, даже более впечатляющий. В храме проходили лекции, и в одной из них была вскользь упомянуто имя Янь-тоу Перевозчика. Пожелав узнать больше о жизни этого наставника, он обратился к книгам, и оттуда узнал, что Янь-тоу встретил ужасную смерть от рук разбойников, причем предсмертный его крик, когда ему рубили голову, был слышен на расстоянии десяти миль. Юного Хакуина это весьма обескуражило. Считается, что Янь-тоу был величайшим наставником, но если даже такой человек при жизни может с легкостью стать жертвой нападения, отчего же ему, простому мелкому монаху, надеяться на то, что после смерти он сумеет избежать ада? Это открытие развеяло все надежды и чаяния, которые Хакуин возлагал на буддийское духовенство. Дзэн потерял для него всякий интерес. Он и все, что с ним связано, стали вызывать у Хакуина чувство сильнейшего отвращения: "Один только вид сутр или буддийских изображений мог вывернуть его желудок".

Увлечение литературой, рисованием и каллиграфией

Но Хакуин отказался признать свои ошибки и вернуться домой, поскольку это было "слишком унизительно, чтобы об этом вообще думать". Дней через пятьдесят он решил, что так как ему не представляется возможности избежать да, то он может "сложить руки и прыгнуть прямо в горящую бездну вместе с какой угодно ношей". Чувствуя природное призвание к ученым изысканиям, Хакуин решил заняться изучением литературы, рисования и каллиграфии. Он познакомился с величайшими поэтами и писателями эпохи Тан: с Ли Бо, Ду Фу, Хань Юем и Аю Цзунь-юанем. Он также изучал образцы каллиграфии Сонэна и Есэцу.

Наступил следующий 1704-ый год, и он вместе с несколькими монахами отправился в странствие на юг провинции Мино. Туда его влекли рассказы о Бао-родзине, жившего в Дзиун-дзи к северо-западу от замка Огаки. Говорили, что никто из его современников не мог сравниться с ним в области поэзии и литературы. Прибыв в Дзиундзи и поселившись там, Хакуин обнаружил, что нет храма, который мог бы сравниться с Дзиундзи по бедности. Ученики вынуждены сами добывать себе пропитание и топливо. Бао по натуре своей оказался человеком тяжелым и резким, как кремень, и потому производил на других чрезвычайно отталкивающее впечатление. Свой яд он источал повсюду, причем всем в равной мере, вне зависимости от ранга или способностей. В результате, те монахи, с которыми он прибыл, вскоре ушли из храма. Хакуин же был убежден, что даже обыскав всю страну, трудно найти учителя, равного старику Бао по образованности. Что же касается его свирепости, то Хакуин решил про себя, что будет просто не позволять себе пугаться его. При храме он остался один и в тишине предавался чтению. Но однажды его одолела грустная мысль, что даже если его мастерство в стихах превзойдет самих Ли Бо или Ду Фу, то и тогда после смерти он не сможет уберечься от "трех адских дорог".

С такими грустными мыслями Хакуин как-то раз оказался на террасе, на которой стоял стол, а на нем были разложены несколько сот старинных книг для проветривания. И он взмолился: "О Будды десяти сторон света! О боги, стоящие на страже Дхармы! Я полагаюсь на вас. Если существует путь, по которому я должен следовать остаток своей жизни, то, прошу вас, укажите мне его". Он медленно приблизился к столу, закрыл глаза и, протянув вслепую руку, вытащил из кипы какую-то книгу. Раскрыв глаза, он обнаружил, что это величайшая коллекция цитат и историй, собранная из множества разнообразных дзэнских и других буддийских текстов, называемая "Побуждение ученика пройти сквозь препятствия дзэн". Он несколько раз открыл книгу наугад и натолкнулся на параграф, рассказывающий о знаменитом дзэнском наставнике X века Цы-мине, который, медитируя морозными ночами на севере Китая, колол себя в бедро острым портняцким шилом, как только чувствовал приближение "демона сна". История эта вдохновила Хакуина продолжать медитации. Он подумал, что человек, посвятивший себя достижению духовного пробуждения, должен с неколебимой решимостью продолжать двигаться вперед то тех пор, пока не достигнет цели, какие бы трудности не встретились ему на пути.

Продолжение подвижничества

До наступления весны Хакуин оставался в храме Бао, а затем отправился в странствие, которое оказалось необычайно длинным, заняв следующие семь лет его жизни. Он обошел почти весь центр Японии и добрался до далекого западного города Мацуяма на острове Сикоку. Переходя из храма в храм, Хакуин так или иначе обучался самостоятельно, безуспешно пытаясь найти для себя учителя, которому мог бы полностью довериться. По его собственным словам, это путешествие дало ясное представление о недостатках современного Дзэн. Большинство наставников, в числе которых оказались известные мастера всех трех основных школ Дзен, Хакуин описывает как защитников пассивной религиозной практики. Позже в своих сочинениях он будет гневно осуждать такую практику за то, что она отвлекает учеников от самого важного, от "великого яростного упорства в достижении цели". Это относилось ко всем школам: к школе Сото с превалированием "сидячей медитации" дзадзен от Догэн (но о Догэне он говорил с почтением), к течению Нэмбуцу школы Обаку, а также к учению "Дзэн недеяния или Дзэн нерожденного", исповедуемое большинством встретившихся ему наставников школы Риндзай. С точки зрения Хакуина, не имеет смысла проводить различие между этими практиками, их доктрины правдоподобны, однако они, оказывая влияние на сознание юных впечатлительных учеников, расшатывают основание истинной традиции Дзэн.

Весной двадцать третьего года своей жизни Хакуин отправился в храм Эйгандзи в городе Та-када провинции Этиго. Там Хакуин желал свидеться со старшим настоятелем, о котором ходили слухи, что он обладает исключительной духовной выдержкой и получил печать Дхармы от наставника линии Обаку Эгоку Доме. Однако встреча с ним не произвела на него впечатления. Вступив с ним в длительный диспут, он выяснил глубину его понимания Дзэн, и я понял, что тот далек от приписываемого ему просветления. Хакуин был разочарован. Он почувствовал необходимость пребывать в одиночестве для того, чтобы ничто не отвлекало его от сосредоточения. В то время он упорно работал над освоением коаном о "му" ("Обладает ли собака природой Будды?"), причем, по его ощущениям, уже стали обнаруживаться признаки скорого прорыва этого освоения. Он спрятался в небольшом помещении, обнаруженном им в задней части храма, и целую неделю пребывал там в одиночестве. Там он получил опыт, о котором писал так:

"Ничто не шло вперед, ничто не двигалось назад, я был подобен идиоту, имбецилу, и не было ничего, только коан. Хотя я посещал лекции, они звучали каким-то отдаленным гулом в каком-то далеком зале за много ярдов от меня. Иногда мне казалось, что я летаю в воздухе. Несколько дней продолжалось это состояние, но однажды вечером пробил храмовый колокол и разрушил все. Это было подобно тому, как разбивается ледяной бассейн или валится дом, сделанный из изумруда. Когда я вдруг проснулся снова, я понял, что я сам был Янь-тоу, старым мастером, и что все, даже самые мелкие черты моей личности были утеряны. Все сомнения, которые меня мучили до сих пор, полностью исчезли как кусок талого льда. Я крикнул громко: "Как чудесно! Нет ни рождения, ни смерти, которых надо избегать, нет и высшего знания, к которому необходимо стремиться".

Этот опыт был необычайно интенсивным, но он поднял в нем планку высокомерия. И ему показалось, что в продолжение последних трехсот лет никто не приблизился к столь славному достижению, как он. Несколько последовавших за этим недель Хакуин расхаживал вокруг храма "раздуваясь от все возраставшей гордости, блестя своим высокомерием... презрительно косясь на всякого встречного, относясь к ним с презрением, будто к комьям грязи". Настоятель монастыря оставался равнодушным по поводу его просветления. Разочарованный Хакуин ходил к другим мастерам в надежде получить от них признание, но никто не желал принять его опыт сатори. В конце концов, он был направлен к довольно строгому мастеру Седзу.

Наставник Седзу

Этому наставнику не составило большого труда присмирить чрезмерную гордыню молодого человека и освободить его от мысли, что его учение завершено. Хакуин оставался при Седзу только восемь месяцев, однако по его признанию этот период был самым важным в его жизни. До встречи с Седзу, Хакуин полагал, что приблизиться к постижению Дзэн довольно легко, но из-за многочисленных нападок со стороны Седзу его сознание полностью освободилось от такого представления, оно было "разбито, как яичная скорлупа". Во время своего пребывания у Седзу Хакуин почти все время был в состоянии беспокойства, "дрожа всеми сочленениями, покрываясь от ужаса гусиной кожей".

Однажды во время личной беседы (до-кусан) Седзу сказал ему: "Обязательство изучать Дзэн должно быть подлинным. Как ты понимаешь коан о собаке и природе Будды?" Хакуин восторженно ответил ему, что теперь для него весь космос исчез, и не было ничего, за что можно было уцепиться. Как только он произнес это, Седзу схватил его за нос и крепко сжал, подразумевая, что все же есть, за что зацепиться.

Хакуин понимал, что мастер не станет просто так издеваться, и поэтому депрессии его не было предела. Он был совершенно расстроен и подавлен, а слезы без остановки текли по пылающим щекам. Тогда наставник пожалел его и указал несколько коанов, над которыми Хакуину следует работать. Днями и ночами он пытался "раскусить" коаны, но не было даже и тени понимания. Он не прерывался, не спал, а наставник лишь выказывал полное пренебрежение. "Ты только мучаешь Дзэн в своей пещере!" - как-то раз пробурчал он. Позже Хакуин вспоминал, что однажды случилось даже такое, что Седзу схватил его так, что он упал с террасы на землю, "как если бы я был слабым котенком".

В те времена Хакуин полностью растворился в этих коанах. Это довело до того, что однажды, стоя с чашей для подаяния напротив ворот какого-то дома, он застыл в трансе и не услышал крика: "Убирайся отсюда! Ступай своей дорогой!" Хозяйка дома, видя, что монах не слышит ее крика, разозлилась и, подбежав к нему с метлой в руках, стала бешено молотить ею его по голове. Хакуин упал на землю, лишившись сознания. Какие-то случайные прохожие попытались поднять его. Но как только Хакуин пришел в себя и открыл глаза, он вдруг обнаружил, что неразрешимые, неприступные коаны, над которыми он работал, были пройдены. Он захлопал в ладоши и вскричал от радости, напугав тем самым людей, которые обступили меня. Раздались крики: "Да он сошел с ума! Безумный монах!", и люди отвернулись от него и поспешили прочь. С улыбкой на лице Хакуин подошел к воротам дома Седзу. Наставник, окинув взглядом Хакуина, сказал ему: "С тобой произошло что-то особенное. Постарайся рассказать." Хакуин все подробно рассказал об испытанном им просветлении, тогда наставник своим веером одобрительно хлопнул его по спине.

Новый опыт просветления углубил понимание Дзэн. Постепенно Хакуин осознал, почему его объяснения причин ухода в монахи (то есть страх перед адом) вызвали у Седзу пренебрежительный возглас: "Да ты ведь просто самовлюбленный подлец!" Однако окончательно он понял суть метода Седзу и значимость его руководств для практики лишь значительно позже, когда уже самого наставника не было в живых. Ближе к шестидесяти годам, когда Хакуин с энтузиазмом приступил к сочинению собственных произведений, он уже превозносил Седзу как единственного подлинного дзэнского наставника того времени и однозначно называл его единственным своим учителем. Только тогда он смог постичь истинный Дзэн Седзу, заключающий в себе мотивы деяния добра, наделения других дарами учения Дхармы, выполнения всего, что может наделить Дхармой всех людей.

К зиме того же 1708-го года, как утверждает сам Хакуин, он "преуспел в проникновении в сердце Дзэн Седзу". Наставник в это время настаивал на том, чтобы Хакуин стал его наследником в Седзу-ан, но тот отказался и вернулся в Сеиндзи. Там Хакуин оставался во время зимнего затворничества, а с наступлением весны вновь отправился в странствия.

Ухаживания за учителем

Хакуин ясно понимал, что его достижения пока несовершенны. Он не сомневался в глубине своего просветления и был уверен в верности понимания коанов и дзэнских писаний, но все же в повседневной жизни часто был не в состоянии удержать спокойствие, которое испытывал во время медитаций. Он вспоминал:

"Я чувствовал себя, словно врач, который обладает множеством знаний и при этом не владеет действенными средствами лечения настоящих болезней. Есть ли у меня основания надеяться на то, что я избавлю от несчастий другие чувствующие существа, если сам страдаю от этой же болезни?"

Через некоторое время, в возрасте двадцати шести лет, он перебрался в провинции севернее Эдо. В это время до него дошло известие о тяжелой болезни учителя Нека-роси (Сокудо Фуэки), и за ним некому ухаживать. Это был самый первый наставник Хакуина, когда ему еще было четырнадцать лет. По этой причине Хакуин решил немедленно вернуться в Дайседзи. Для этого ему пришлось преодолеть горные перевалы провинций Этиго и Синано, во время которых, по его воспоминаниям, он испытывал множество больших и малых сатори. Однако, в это же время по пути и после возвращения, как он потом признавался, "он не ведал, что уже вздымается сердечный огонь, сдавливая легкие, так что их покидают присущие им жидкости". Когда же он обнаружил это, состояние его сердца уже было крайне расстроенным, и вылечить его было почти невозможно. Сам он впоследствии называл этот недуг "дзенской болезнью" или "болезнью от медитации" (дзэнбе).

"В мрачном, подавленном состоянии я метался туда и сюда. Волнение и страх одолевали меня. Духом и телом я стал слаб и устал. Кожа на руках была мокра от пота. Я не мог сосредоточиться на том, что делал. Я стремился укрыться в каком-нибудь темном месте, остаться один и неподвижно сидеть, подобно мертвецу. Облегчения не приносили ни иглоукалывание, ни прижигание, ни лекарственные настои".

Он оставался в храме весь год, готовя для Нека-роси еду и лекарства. При этом все остальное время он отдавал дзадзэн (сидячей медитации), "не пропуская ни одной ночи и погружаясь в медитацию на время, равное горению восьми благовонных палочек". В это время он познакомился с большим количеством дзэнской и другой буддийской литературы, "просветляя свой ум наставлениями древних". Хакуин не покидал Дайседзи до лета, до момента, когда внезапно подоспела помощь - другой ученик Нека-роси вызвался ухаживать за учителем.

Излечение от дзенской болезни

После этого Хакуин вновь отправился в странствия, теперь в восточную Японию. Он посетил нескольких знаменитых дзэнских учителей, чтобы проконсультироваться относительно своей болезни, но все они говорили одно и то же: "Я тоже страдал от этой дзэнской болезни, но никто не смог мне помочь". В храме Хоундзи провинции Кавати восьмидесятилетний наставник Эгоку Доме посоветовал: "Попытки излечить дзэнскую болезнь приводят к еще худшим последствиям. Найди самое тихое и удаленное место. Оставайся там, не прекращай медитации и питай только одну надежду: высохнуть вместе с горными травами и деревьями. Нельзя же всю оставшуюся жизнь носиться по стране в поисках того, кто смог бы тебе помочь".

Точные причины этого заболевания остались неизвестны, описание его симптомов дало основание современным исследователям определить его либо как туберкулез, либо как плеврит, либо как нервное истощение, либо как совокупность всех трех. Общие симптомы: огненный жар в голове, в пояснице и ногах леденящий холод, глаза постоянно слезятся, в ушах звон, обезвоживание легких, неестественная слабость, беспокойство и тревога. С течением времени состояние Хакуина ухудшилось настолько, что стало серьезным препятствием на пути его практики.

Наконец, ему посоветовали отправиться к старому отшельнику, мастеру Хакую, жившему в горах в окрестностях Киото. Его подлинное имя было Исикава Дзисун. В возрасте пятнадцати лет Дзисун ушел в горы близ Сисэндо и поселился там в пещере. Избегая встреч с окружающим миром, он жил в пещере в течении сорока пяти лет и умер от ран, полученных при падении со скалы. Перед людьми он притворялся слабоумным и не любил, когда к нему приходили посетители. Он хорошо знал астрономию и медицинские науки. Люди считали его мудрецом, и если они искренне стремились получить от него ответ на какой-то важный для себя вопрос, то он порой что-то говорил, и этот совет оказывался приносящим неоценимую помощь.

В своей автобиографии Хакуин подробно описывает свою встречу с Хакую и те методы, которые ему посоветовал старый мастер. Однако многие исследователи считают, что Хакуин на самом деле не встречался с Хакую, но использовал колоритную фигуру старого отшельника для того, чтобы приписать ему разработанные им самим приемы медитационных лечений, которые оказались весьма эффективными для излечения монахов, занимающихся суровыми дзэнскими упражнениями.

Итак, согласно автобиографии примерно в возрасте двадцати шести лет, то есть в 1710-ом году, Хакуин направился высоко в горы в область Сиракава, что у восточных предместий древней столицы Киото, спрашивая у местных дровосеков дорогу к месту обитания Хакуя. Хакуин брел, утопая в снегу, путь его лежал вдоль утесов и скал. Наконец, с огромным трудом он добрался до пещеры, вход в которую закрывала циновка из тростника. Заглянув сквозь отверстие в циновке внутрь, он увидел Хакую, сидящего неподвижно с закрытыми глазами. Его темные волосы ниспадали до самых коленей, а тело его выглядело здоровым и крепким. На доске перед ним лежали три книги: конфуцианский канон, буддийская сутра и даосское сочинение. Не было видно никакой утвари и постели. В пещере царили чистота и запредельность, казалось, человеческий мир отсутствует здесь. Робко, с запинками Хакуин рассказал отшельнику о симптомах своей болезни и попросил его помочь. Поначалу Хакую изобразил непонимание и извинился за напрасно потраченное время, но Хакуин продолжал настаивать и умолять его, и тогда отшельник, наконец, согласился проверить его состояние.

Мастер тут же определил серьезную болезнь, вызванную слишком большой целеустремленностью и пренебрежением серединного правила религиозной деятельности. Это болезнь от чрезмерной медитации дзадзен, и ее очень трудно исцелить с помощью медицины, но можно вылечить благодаря приемам другой медитации - так называемой медитации самоосознания (найкан). Хакуин согласился перенять эти приемы и обратился с просьбой поведать о них. Наставник Хакую поведал ему об энергиях и стихиях внутри человека, о том, как их следует балансировать друг с другом, как следует следить за своей жизненной энергией, так чтобы постоянно сохранять верх тела холодным, а нижнюю его часть теплой. Он посоветовал применять также "метод мягкого масла", представляя на макушке головы шарик мягкого, чистого, ароматного масла, стекающего вниз. Исходящие от него запах, влажность и тепло исцеляют голову, а затем и все нижерасположенные органы тела.

Эти практики, которые Хакуин впоследствии назвал "сосредоточением на преходящей Истине", он проделывал со свойственным ему усердием. И, в конце концов, они помогли ему восстановить свое здоровье. Хакую учил, что глубинная медитация дзадзен, названная "сосредоточением на предельной Истине", которую до сих пор применял Хакуин, также не должна приостанавливаться. Важно применять и тот метод, и другой, они не противоречат друг другу, и оба являются как даосскими практики, так и дзэн-буддийскими.

Получив наставления, Хакуин удалился. Возвратившись в Сеиндзи, он совмещал приемы дзэнской медитации (дзадзен) и медитации самоосознания (найкан) и смог упражняться в обоих одновременно. Благодаря упражнениям медитации самоосознания, менее чем через три года он полностью избавился от болезней и расстройств, который терзали его в прошлые годы. Кроме того, шесть или семь раз он "испытал невыразимую радость великого сатори, прорвавшись и проникнув к самым корням труднопроходимых коанов, об которые много лет обламывал зубы", а также испытывал бесчисленное множество малых сатори, "после которых каждый раз, размахивая в воздухе руками, он пускался в безумный танец радости".

Затворничество у горы Иватаки

В течении следующих лет Хакуин переходил из одной области Японии в другую в поисках какого-нибудь пристанища, в котором он мог бы остаться совершенно один и последовать совету старого Эгоку Доме "высохнуть вместе с горными травами и деревьями". Первым делом он посетил Инредзи, храм школы Сото в провинции Идзуми. Тамошний настоятель и главный священнослужитель был настолько поражен его личностью, что предложил Хакуину остаться в храме и вступить в ряды его духовенства. Это предложение заставило Хакуина всерьез задуматься, решение давалось трудно, но, в конце концов, он все же отказался.

Весной 1715-го года, в возрасте тридцати лет, почти после полутора лет поисков, Хакуину, наконец, удалось отыскать достаточно удаленное от людей место, пригодное для его одинокого пристанища - глубоко в горах провинции Мино близ горы Иватаки. Там он обитал в одиночестве в крохотной хижине, поддерживая жизнь горстью риса ежедневно. Все это время без жалости к себе он предавался упражнениям, постился, несколько дней лишал себя сна. Он решил не оставлять своих попыток до тех пор, пока они не приведут его к дальнейшему религиозному прорыву, причем даже в том случае, если это будет стоить ему жизни. Хакуин называл это удовольствиями жизни в воздержании.

По его воспоминаниям, этот опыт дал ему очень многое. Только преодолев трудности, которые обступили его в те времена, он познал ту всепоглощающую радость, которая впоследствии переполняла его. Живя впоследствии среди людей, он перестал интересоваться вопросами убогости или богатства быта, будучи в обществе жил вне суеты так, как будто жил в уединении, как будто жил на расстоянии тысячи ри от людей. Даже состояние десяти тысяч дайме (феодалов) не смогло бы добавить и крупинки к тому счастью, которое он испытывал. Он стал равнодушным к мыслям о новом рождении в образе человека или Божества.

Возвращение в родные края

Неожиданно к нему прибыл семейный слуга Якэ Ситибэй, чтобы донести известие о критической болезни отца. Он поведал, что отец только и мечтает о возвращении сына домой и о том, чтобы Хакуин обосновался в лишенном настоятеля храме Сеиндзи. Хакуин не мог оставить этого без внимания и согласился вернуться. Как Хакуин признавался позже, он рассчитывал потом при первой же возможности вновь отправиться в горы, но на самом деле это его возвращение в Сеиндзи оказалось завершением его странствий. Таким образом, в 1716-ом году он прибыл в Сеиндзи, где стал вести простой и суровый образ жизни. Храм оказался в состоянии почти полного разрушения и разорения, и его пришлось восстанавливать. На тринадцатый месяц после возвращения Хакуин был официально утвержден на посту верховного священнослужителя храма Сеиндзи.

В 1718-ом году он получил от высшего духовенства линии Менсиндзи титул дай-итидза ("первый монах"). Это самый низкий из рангов, который требовалось приобрести для того, чтобы стать настоятелем храма. Примерно в это же самое время ему было дано самое известное его духовное имя Хакуин, но, возможно, он принял его сам.

Начало наставничества

В храме Сеиндзи Хакуин переступил рубеж сорока лет. На этом этапе своей жизни он решил "последовать давнему совету, данному ему Седзу: посвятить все свои силы освобождению бесчисленных страдающих существ этого мира, передавая им великие дары Дхармы; собрать группу из нескольких монахов, способных пройти преграды и испытать подлинное кэнсе (состояние растворения); усердно стараться ради того, чтобы создать на этой земле условия для превращения ее в Чистую Землю, и воплотить на этом пути в жизнь обеты Бодхисаттвы". Первые десять лет своего пребывания в Сеиндзи Хакуин не пользовался вниманием тех, кто жил за пределами его родной провинции Суруга. В храме он погружался в повседневные обязанности, занимался своими упражнениями и изредка проводил лекции для небольшого количества монахов и мирян, которые приходили к нему за советом.

В те времена жизнь Хакуина в Сеиндзи был довольно сурова. Каждый раз с заходом солнца он забирался в ветхий паланкин и усаживался на подушку. Учившийся в храме мальчик закутывал Хакуина в плотную ткань и при помощи веревки фиксировал его тело в прямом положении. В таком виде наставник оставался всю ночь, "подобный изображению Бодхидхармы", а с наступлением дня тот же мальчик его развязывал. За жилыми покоями Хакуина была построена особая комната, в которой он мог уединяться и в тишине погружаться в медитацию, а также изучать дзэнские писания и иные буддийские тексты.

Ключевое сатори

На исходе одной из ночей, когда Хакуину был уже сорок один год, многое для него внезапно изменилось. Он находился в своей комнате и читал "Сутру лотоса", причем именно тот ее раздел, который еще в подростковом возрасте пренебрежительно называл "обычным собранием рассказов о причине и следствии". Он читал о том, как Будда объяснял своему ученику Шарипутре истинную природу Бодхисаттвы Махаяны, что собственное просветление является всего лишь первым шагом на пути к тому, чтобы помогать другим также достичь просветления. В том же самом пытался убедить Хакуина и Седзу много лет назад: подобно Шарипутре, Хакуин ошибочно считал свое просветление полным и совершенным.

Вдруг во время чтения его слуха коснулся звук черепицы, упавшей на каменное основание храма. В тот же момент Хакуин преодолел преграду великого просветления. Немедленно исчезли все сомнения и неопределенности, которые накопились за все эти годы. "В ослепительной ясности" явилось ему понимание, почему "Сутру лотоса" считают высочайшей изо всех записанных буддийских проповедей. Слезы "катились по его лицу, подобно нитям бус. Они неудержимо текли, словно бобы из разорванного мешка". С этого момента, как потом рассказывал его последователь Торэй, Хакуин "жил в состоянии великого Освобождения. Деятельная природа Просветления Будды стала его собственной без остатка. Он мог говорить тем же самым языком и губами, которыми говорили Будды прошлого". Оставшиеся сорок два года своей жизни Хакуин применял обретенные возможности и неутомимую энергию, посвящая свою жизнь учительству.

Активная социальная жизнь Учителя

Вся последующая его жизнь вплоть до самой смерти была сосредоточена на том, чтобы реформировать и восстановить традицию школы Дзэн. Он воспитывал в своих учениках целеустремленность, направленную на обретение такого же глубокого понимания и проникновения, какие достиг он сам. Кроме того, Хакуин постоянно разрабатывал новые приемы, которые помогли бы объяснить мирскому населению страны преимущества дзенской концентрации на коанах.

Он принимал участие в большом числе путешествий по Японии, отвечая на бесчисленные приглашения участвовать в лекциях и наставничестве. Некоторые из этих поездок были довольно длительными. Он занимался написанием и опубликованием работ, причем многие из них были изданы в самом храме за свой счет и при поддержке храма. Поначалу, в 1732-ом году, то есть через шесть лет после его великого Просветления, в Сеиндзи пребывало и обучалось более двадцати монахов. Но уже в 1737-ом году, когда наставнику было пятьдесят два года, он впервые провел лекцию, на которой присутствовало уже более двух сотен человек. Это была четырехдневная сессия по "Запискам Лазурной скалы", организованная другим храмом.

А в 1741-ом году на большом лекционном собрании по "Записям Шигэна", проведенное им в Сеиндзи в возрасте пятидесяти пяти лет, приняли участие более четырех сотен учеников. В этой лекции Хакуин сообщал людям о том, что он убежден в необходимости реформирования школы, очистки ее от тех ложных доктрин и ошибочных подходов к практике, которые он считал причиной печального состояния современного ему Дзэн. Эта лекционная встреча в Сеиндзи стала поворотным звеном его жизни. Именно тогда все узнали, что наставник является самым выдающимся учителем в стране в текущее время. Сеиндзи наполнился монахами, прибывавшими в него на один из сезонов года со всех уголков страны. Заполонив собою пространство в три-четыре километра вокруг, монахи превратили окрестные леса и холмы в огромный центр буддийской практики.

Зимой 1750-го года, когда ему было шестьдесят пять, Хакуин пустился в гораздо более длительное путешествие в провинцию Харима, к западу от Осака, и в соседнюю провинцию Бидзэн для проведения серий лекций. Хакуин осознанно стремился распространять знания среди населения других территорий, считая, что благодать дзэнского учения должна быть разделена между всеми людьми. Вне зависимости от должности, класса или пола человека самым важным для человека является достижение кэнсе, то есть духовного самопробуждения, осознания собственной сущности. Хакуин говорил:

"Это главное богатство вселенной. Если вы обладаете им, то это значит, что вам очень повезло и вы стали подлинно добродетельным и мудрым человеком вне зависимости от того, кто вы: лодочник или извозчик, прислуга или гувернантка. Однако, если вы не обладаете им, то вы бедны и невежественны и находитесь на самой низкой ступени, даже если являетесь императором или дайме".

До самой смерти Хакуин не жалел свои силы и время ради людей, приходившим к нему за наставлениями. Одним из способов его просвещения являлись рисунки тушью, которые он тысячами раздавал крестьянам, бесконечным потоком приходившим к нему за наставлениями. За пятьдесят последних лет он составил десятки книг, как в прозе, так и в стихах. Для приведения людей к важнейшему опыту Просветления он составлял новые и оригинальные коаны, в число которых входит знаменитый "Звук хлопка одной ладони", который он стал назначать начинающим вместо традиционного коана о "му".

Последние годы

В 1763-ем году возраст и болезни постепенно ослабили общее состояние Хакуина, он стал терять свою обычную жизнеспособность и внимательность. Лекции истощали его, он не стал полностью прекращать их, но стал разделять проповеди со своими учениками. К 1764-му году, в возрасте семидесяти восьми лет, Хакуин официально ушел с поста настоятеля храма Сеиндзи, передав его ученику Гэнро.

Весной 1786 года Хакуин перестал принимать учеников и отправился в паланкине в Эдо, в построенный учениками храме, где пребывал около полугода. Там он наставлял людей, в том числе высокопоставленных чиновников, читал лекции для трех близлежащих храмов, длившиеся иногда несколько дней. Но такое напряжение ослабило его, но Хакуин говорил: "Что усталость по сравнению с тем голодом, который терзает моих учеников?".

После возвращения в Сеиндзи состояние его стало еще более тяжелым. В седьмой день двенадцатого месяца 1768-го года к нему явился врач Фуругори для проверки пульса. Доктор сказал, что все нормально, но наставник раскритиковал его: "Может ли человек называться опытным врачом, если не может заметить, что его пациенту осталось всего три дня жизни?" На десятый день Хакуин вверил ученикам ведение своих дел после смерти. На закате следующего дня он задремал и спал необычайно спокойно. Один раз он громко простонал, а затем ушел из жизни.

Из-за плохой погоды кремация состоялась только на шестнадцатый день. Среди пепла были найдены останки, напоминавшие голубые драгоценные камни. Многие люди, заполнившие место кремации, желали забрать для себя части его мощей, поэтому было решено останки наставника разделить на три части и разместить в ступах, помещенных в трех храмах. Через два года после смерти императорским указом Хакуин был удостоен почетного титула "синки докуме" в ранге "дзэнси" ("наставника дзэн"). В 1884-ом году император Мэйдзи присвоил ему высший из принятых в Японии рангов "наставника страны" (кокуси) - "сесю".

В статье использован источник: духовная автобиография дзэнского наставника Хакуина "Дикий плющ". Составитель: Норман Уоделл.

Перейти на начало страницы