Халиль Джебран. Из книги "Слеза и улыбка"

Я не променяю печали своего сердца на радость людей и не согласен, чтобы слезы, которые извлекает скорбь из моих недр, превратились в смех. Я мечтаю, чтобы моя жизнь оставалась слезой и улыбкой: слеза очищает сердце и научает тайнам и глубинам жизни, улыбка приближает меня к сынам моей земли и служит символом моего прославления Богов; слеза позволяет мне оставаться среди людей с разбитым сердцем, а улыбка знаменует мою радость бытию.
Я желаю умереть любя, а не жить скучая. Я желаю, чтобы в глубинах моей души вечно оставался голод по любви и красоте. Я созерцал и увидел, что люди довольные несчастнее всех и ближе всех к материи; я преклонил ухо и услышал, что вздохи мечтающего влюбленного слаще звуков струн.
Наступает вечер, и цветок сжимает свои лепестки и засыпает, обнявшись со своей любовью, а когда приходит утро, он открывает свои уста, чтобы принять поцелуй солнца. И жизнь цветов – любовь и свидание, слеза и улыбка.
Испаряются воды моря и, поднявшись вверх, собираются и становятся облаком, плывущим над холмами и долинами. А когда оно встретит нежный ветерок, то падает слезами на поля и собирается в ручейки, и возвращается к морю – родине своей. Жизнь облаков – разлука и встреча, слеза и улыбка. Так и душа отделяется от единого Духа, идет в мир материи и проходит, как облако, над горами печалей и долинами радостей; она встречается с дуновением смерти и возвращается туда, где была, к морю любви и красоты – к Богу...

 
Мыслитель
Мыслитель

Душа
...И отделил Бог Богов от сущности своей душу, и создал в ней красоту.
И даровал он ей тонкость дуновений зари, и аромат полевых цветов, и нежность лунного света.
И протянул он ей кубок радости, сказав: "Никогда не пей из него, если не хочешь забыть прошлое и пренебречь грядущим", и кубок печали, сказав: "Пей из него, и ты постигнешь сущность веселия жизни".
И посеял он в ней любовь, которая разлучается с ней при первом вздохе удовлетворенности, и сладость, уходящую с первым произнесенным словом. И низвел он к ней с неба знание, чтобы направить к путям истины. И вложил в глубины ее зрение, видящее невидимое. И создал он в ней чувствительность, которая растекается вместе с фантазией и странствует вместе с призраками. И облек он ее в одеяние страсти, сотканное ангелами из дрожания радуги.
Потом вложил в нее мрак смятения – тень света.
И взял Бог огонь из горна гнева и вихрь, дующий из пустыни неведения, и песок с берега моря себялюбия, и прах из-под ног веков - и создал человека.
И дал ему слепую силу, взрывающуюся при безумии и потухающую перед страстями.
Потом вложил в него жизнь - тень смерти.
И улыбнулся Бог Богов, и прослезился, и почувствовал любовь, которой нет конца и предела, – и соединил человека с его душой.

Видения
I
Там, среди луга, на берегу кристального ручейка, я увидел клетку, прутья которой скрепила искусная рука. В одном углу клетки – мертвая птичка, в другом – мисочка, где высохла вся вода, и кормушка, в которой не осталось зерен.
Я остановился, покоренный спокойствием, и со смирением начал прислушиваться, как будто мертвая птица и журчание воды разносили проповедь, заставляющую говорить совесть и требующую разъяснений у сердца. Я вгляделся и понял, что эта несчастная птичка боролась со смертью, изнывая от жажды на берегу текучей воды; она сражалась, изнуренная голодом, среди лугов – колыбели жизни, как богач, за которым захлопнулись двери сокровищницы, и он умер от голода среди драгоценностей.
Через минуту я увидел, что клетка внезапно превратилась в прозрачное тело человека, а мертвая птичка стала людским сердцем с глубокой раной, из которой сочилась рубиновая кровь; края раны походили на губы опечаленной женщины.
Потом я услышал голос, исходивший из раны вместе с капельками крови: "Я – сердце людское, плененное материей и убитое земными законами человека. Среди поля красоты, на берегу источников жизни меня заключили в клетку законов, которые установил человек для чувств. У колыбели красоты творения, среди рук любви я умерло забытым, потому что плоды этой красоты и порождение этой любви оказались запретными для меня. Все, что вызывало во мне любовь, стало, по людским понятиям, позором; все, к чему я стремилось, по их приговору обратилось в унижение.
Я – сердце людское; меня заточили во мрак законов общества, и я ослабело. Меня заковали в цепи предрассудков, и мной овладела агония. Меня забыли в углу заблуждений цивилизации, и я скончалось; а язык человечества был связан, глаза сухи, и оно улыбалось".
И слушал я эти слова, и видел, как они исходили вместе с каплями крови из раненого сердца. А потом я ничего больше не увидел, перестал слышать голос, и сознание вернулось ко мне.

II
Впереди меня шла юность, я следовал за нею. Придя на дальнее поле, она остановилась, разглядывая облака, бежавшие над горизонтом, как стадо белых барашков; деревья протягивали свои голые ветви вверх, точно прося у неба вернуть им зеленые листья. Я спросил: "Где мы, о юность?" Она ответила: "В полях сомнения. Ободрись!"
"Вернемся, – сказал я, – дикое место пугает меня, зрелище облаков и обнаженных деревьев печалит мою душу".
Но она ответила: "Потерпи, ведь сомнение – начало познания".
Я посмотрел и вдруг увидел женщину, которая приближалась к нам, как призрак. В изумлении я воскликнул: «"Кто это?"
Юность ответила: "Это Мельпомена, дочь Юпитера, печальная Богиня трагедии".
"«Что нужно печалям от меня, – воскликнул я, – раз около меня ты, радостная юность?"
Но она ответила: "Она пришла показать тебе землю с ее печалями, ибо кто не видел печали, тот не увидит и радости".
Богиня положила руку мне на глаза, и, когда отняла ее, юности со мной уже не было и дух мой был лишен материальной оболочки.
"Где же юность, о дочь Богов?" – спросил я.
Но она не ответила, а обняла меня своими крылами и взлетела со мной на вершину высокой горы. Я увидел, что вся земля распростерта передо мной, как листы раскрытой книги; тайны обитателей ее представали моему взору, как строчки. Я стоял рядом с Богиней в испуге, рассматривая скрытые деяния человека, пытаясь разгадать загадки жизни. Я видел...
О, если бы мне не видеть! Я видел, как ангелы счастья сражались с дьяволами несчастья, а человек среди них находился в колебании, склонявшем его то к надежде, то к отчаянию. Я видел, как любовь и ненависть играли людским сердцем: эта прячет грехи, пьянит его вином покорности, внушает языку похвалу и славословие; а та возбуждает вражду, ослепляет его, не давая увидеть истину, замыкает его слух, не давая услышать правдивое слово. Я видел, как город сидел, точно дочь улиц, ухватившись за платье сына Адама, а потом я видел прекрасную природу, стоявшую вдали и плачущую над ним.
Я видел жрецов, хитрых, как лисицы, лжеспасителей, которые ухищрялись совратить души. А человек взывал о помощи к мудрости, но она убегала от него в гневе, потому что он не слушал, когда она звала его на улицах пред лицом всех. Я видел героев, то и дело поднимавших глаза к небу; но сердца их были зарыты в могилах жадности. Я видел юношей, речами старавшихся добиться любви и питающих легкомысленные надежды, но божественный дух был от них далек, а чувства дремали. Я видел законников, торговавших болтовней на рынке обмана и лицемерия, врачей, игравших душами доверчивых простаков. Я видел глупца, сидевшего рядом с мудрым; и тот возводил его прошлое на трон славы, настоящему расстилал подстилку благоденствия, а для будущего развертывал ковер величия. Я видел жалких бедняков, которые сеяли, а сильные богачи жали и поедали; несправедливость царила там, а люди называли ее законностью. Я видел воров, которые крали во мраке сокровища ума, а стражи света утопали в лености, Я видел женщину, подобную кифаре в руках мужчины, не умеющего на ней играть, и она издает звуки, которые ему не нравятся.
Я видел отряды, осаждавшие крепость наследственной знати; однако я видел и то, как отряды обратились вспять, потому что их было мало и не было среди них единства. Я видел, как истинная свобода шла в одиночестве по улицам и останавливалась у дверей – просила приюта, но люди ее не пускали. Потом я видел, как распущенность двигалась с огромной свитой и люди называли ее свободой. Я видел религию, похороненную в книгах, и суеверие, занявшее ее место. Я видел, как человек облекал терпение в одежду трусости и упорству давал прозвище медлительности, а мягкость звал болезнью. Я видел, что прихлебатель на трапезе образованности заявлял свои притязания, а званный на нее – молчал. Я видел, как богатство в руках расточителя превращалось в западню для него, а в руках скупца вызывало людскую злобу. В руках же мудрого я не видел богатства.
Увидев все это, я воскликнул с болью: "Разве это земля, о дочь Богов? Разве это человек?"
И Мельпомена ответила с убийственным спокойствием: "Это путь души, устланный терниями и волчцами. Это тень человека. Это ночь, но придет утро!"
Потом она положила руку мне на глаза, и, когда отняла ее, я увидел, что рядом со мною медленно идет юность и нас обгоняет надежда.

Красота
Красота – религия мудрецов. (индийский поэт).
О вы, блуждающие по пути разветвившихся религий и скитающиеся в ущелиях противоречивых учений, вы, счетшие свободу отрицания вернее оков подчинения, а луга сомнения надежнее оплотов подражания, – изберите религией красоту и поклоняйтесь ей как Господу. Она проявляется в совершенстве творений, обнаруживается в выводах разума. Бросьте тех, кто представляет веру забавой и соединяет свою жадность к богатству со страстью к благому исходу, уверуйте в божественность красоты; началом вашего восхищения будет жизнь и источником вашей любви – счастье. Затем обратитесь к ней: она приблизит ваши сердца к трону женщины, зеркалу ваших чувств, и укажет путь вашим душам на ристалище природы, где отечество вашей жизни.
О вы, гибнущие среди ночи разноречий и тонущие в пучинах догадок! Ведь в красоте - истина, отрицающая подозрение, отгоняющая сомнение, и блистающий свет, который охранит вас от мрака лжи. Присмотритесь к пробуждению весны и наступлению утра – ведь красота – удел присматривающихся!
Прислушайтесь к пению птиц, и шороху ветвей, и журчанью ручьев, – ведь красота – доля прислушивающихся! Взгляните на кротость ребенка, и нежность юноши, и силу мужа, и мудрость старца, – ведь красота – восхищение вглядывающихся!
Воспойте нарцисс глаз, и розу щек, и анемон рта, – ведь красота прославляется воспевающими!
Восхвалите ветвь стана, и ночь волос, и слоновую кость шеи, – ведь красота радуется похваляющим! Посвятите тело, как храм, красоте и посвятите сердце, как жертвенник, любви, – ведь красота воздает поклоняющимся!
Ликуйте вы, которым ниспосланы откровения красоты, и веселитесь, ибо нет страха над вами и не будете вы опечалены.

Огненные буквы
Неужели вот так и промчатся эти ночи, неужели взаправду исчезнут они под пятою Времени? Неужели века поглотят нас, не оставив ничего, кроме имени, которое они начертают на своих страницах водою вместо чернил?
Неужели померкнет свет, бесследно исчезнет любовь, иссякнут желания? Неужели смерть разрушит все нами построенное, ветер развеет все нами сказанное и тень скроет все нами содеянное?
Неужели такова жизнь? Разве жизнь – это ушедшее прошлое, чьи следы стерлись, настоящее, что мчится вслед прошлому, и будущее, обретающее смысл, лишь когда оно минует и станет настоящим или прошлым? Разве истают все радости наших сердец и печали наших душ, и мы так и не узнаем, какой они принесут плод?
Неужели и впрямь человек подобен пене морской, что какой-то миг держится на глади вод и исчезает от первого дуновения налетевшего ветра?
Нет, клянусь, подлинная сущность жизни есть жизнь. Жизнь, которая не в материнском лоне началась и не в могиле найдет свой конец. Отпущенные нам годы – лишь краткий миг безначальной и бесконечной жизни. И людской век, со всем, что в нем есть, – сон, сменяющийся пробуждением, которое мы зовем беспощадной смертью. Сон. Но все, что мы видим и творим в этом сне, не преходяще вовеки.
Эфир несет в себе каждую улыбку и вздох, вырвавшийся из наших сердец, и хранит звук каждого поцелуя, рожденного любовью. Ангелы ведут счет каждой слезе, исторгнутой печалью из наших глаз, и доносят до слуха душ, парящих в просторах бесконечности, каждую песнь, что радость слагает из наших чувств.
Там, в ожидающем нас мире, нашим глазам предстанут кипение наших страстей и биение наших сердец. Там мы до конца постигнем всю глубину нашей божественности, которой сейчас, гонимые отчаянием, так гнушаемся.
Наши блуждания, которые сегодня мы зовем слабостью, послужат завтра тем недостающим звеном, без коего цепь жизни человеческой была бы незавершенной.
Труды, за которые сейчас мы не имеем награды, оживут с нами и докажут наше величие. А пережитые страдания станут венцом нашей славы.
И если бы Китc, этот звонкоголосый соловей, знал, что его песни будут вселять в людские сердца дух любви к красоте, он бы завещал: "Пусть на моем надгробии напишут: здесь тот покоится, чье имя было начертано огнем на небесах".

Пред троном красоты
Я бежал от толпы и бродил по широкой долине, то выслеживая течение ручейка, то прислушиваясь к щебету птиц. Так я дошел до места, скрытого ветвями от взоров солнца, и сел там, беседуя со своим одиночеством и разговаривая с душой – душой жаждущей, для которой все видимое – только мираж, а все невидимое – утоляющий источник.
Когда мое сознание вырвалось из темницы материи в пространство фантазии, я осмотрелся и вдруг увидел девушку-фею, стоявшую подле меня; одежду и украшения заменяли ей виноградная лоза, скрывавшая часть ее стана, и венок из анемонов, скреплявший ее золотистые волосы... Заметив по моим взглядам, что я смущен и растерян, она произнесла: "Я дочь лесов, не пугайся!"
Сладость ее голоса вернула мне силы, и я сказал: "Разве подобная тебе может жить в пустыне, где царит уныние и обитают дикие звери? Заклинаю тебя жизнью твоей, скажи мне, кто ты и откуда пришла".
Она села на траву и отвечала: "Я символ природы. Я дева, которой поклонялись твои отцы – воздвигали мне жертвенники и храмы в Баальбеке, Афке и Джубейле".
"Эти храмы, – возразил я, – давно разрушились, и кости моих дедов сравнялись с кожей земли. От следов их божеств и религий не осталось ничего, кроме немногих страниц в недрах книг".
Но она прервала меня: "Есть Боги, живущие жизнью своих почитателей и умирающие с их смертью. А другие живут божественной сущностью, вечной, нетленной. Моя божественная сущность почерпнута из красоты, которую ты видишь, куда ни обратишь свой взор. Красота же – это вся природа. С красоты начиналось счастье для пастуха, бродящего среди холмов, селянина, трудящегося на полях, кочевников, скитающихся меж горами и берегом. Красота была для мудреца лестницей к трону неуязвимой истины".
Биения моего сердца подсказали языку неведомые дотоле слова, и я воскликнул: "Но ведь красота – сила грозная и ужасная!"
На губах ее цветком промелькнула улыбка, а во взоре отразились тайны жизни. "Вы, люди, – ответила она, – боитесь всего, даже самих себя. Вы боитесь неба, хотя оно источник мира, боитесь природы, хотя она ложе успокоения, боитесь Бога Богов и приписываете ему зависть и гнев, а он, если не любовь и милосердие, то ничто".
Наступила тишина, наполненная нежными мечтами. Потом я спросил ее: "Что же такое красота? Ведь люди по-разному определяют и познают ее и по-разному прославляют и любят!"
И дочь лесов отвечала: "Красота – то, к чему у тебя есть влечение в душе; то, что ты видишь и хотел бы дать, а не взять; при встрече с красотой ты чувствуешь, как тянутся к ней глубины твоей души. Красота – то, что тела считают испытанием, а души – благодеянием, – это союз между печалью и радостью. Красота – то, что ты видишь, хотя оно скрыто, узнаешь, хотя оно и неведомо, и слышишь, хотя оно немо. Это сила, зарождающаяся в святая святых твоего существа и кончающаяся за пределами твоей фантазии..."
И дочь лесов подошла ко мне и положила свою благоуханную руку мне на глаза. Когда она ее отняла, я увидел себя в одиночестве, в той же долине. Я вернулся обратно, а душа моя повторяла слова: "Красота – то, что ты видишь и хотел бы дать, а не взять".

 
Гармония
Гармония

Посещение мудрости
В ночной тишине пришла мудрость и стала около моего ложа. Она посмотрела на меня взглядом нежной матери, отерла мои слезы и сказала: "Я услыхала вопли твоей души и пришла ее утешить. Открой мне свое сердце, и я наполню его светом. Проси меня, и я укажу тебе путь истины".
Я заговорил: "Кто я, о мудрость, и как я пришел в это ужасное место? Что значат эти великие мечты, множество книг и дивные рисунки? Что это за мысли, которые пролетают, как стая голубей? Что это за речь, нанизываемая сознательно, рассыпаемая с наслаждением? Что это за выводы – то печальные, то радостные, обнимающие душу, окружающие сердце? Что это за глаза, смотрящие на меня, созерцающие мои глубины, отворачивающиеся от моих страданий? Что это за голоса, оплакивающие мои дни, воспевающие мою слабость? Что это за юность, которая играет моими стремлениями, издевается над моими привязанностями, забывает дела вчерашнего дня, радуется ничтожеству настоящего, отвращается от медлительности завтрашнего дня? Что это за мир, влекущий меня, не знаю куда, ставящий меня в место унижения? Что это за земля, разверзающая пасть свою для поглощения тел, раскрывающая грудь свою для внедрения жадности? Что это за человек, довольствующийся любовью и счастьем, хотя пред достижением их – пропасть; ищущий поцелуя жизни, а смерть его заушает; покупающий минуту наслаждения за год раскаяния; предающийся дремоте, когда к нему взывают сны; плывущий с потоками глупости к заливу мрака? Что это все, о мудрость?"
И отвечала она: "Ты хочешь, смертный, видеть этот мир оком Бога, а тайны грядущего мира хочешь понять человеческой мыслью. И это предел глупости. Пойди в поле, и ты увидишь, как пчела летает вокруг цветов, а коршун низвергается на добычу. Войди в дом твоего соседа, и ты увидишь, как ребенок восхищен лучами огня, а мать занята своими домашними делами. Будь и ты как пчела, а не проводи дней весны, созерцая действия коршуна. Будь как ребенок и радуйся лучам огня, а свою мать оставь с ее делами. Все, что ты видишь, было и будет ради тебя. Множество книг, дивные рисунки и прекрасные мысли – это призраки дум, пришедших раньше тебя. Речь, которую ты ткешь, – связь между тобой и твоими братьями-людьми. Выводы печальные и радостные – это зерна, брошенные прошлым в поле души, и их пожнет будущее... Юность, играющая твоими склонностями, – она же открывает врата твоего сердца лучам света. Земля, разверзающая свою пасть, – она же освобождает твою душу от рабства тела. Этот мир, мчащийся с тобой, – твое сердце. Сердце твое и есть все то, что ты считаешь миром. Этот человек, которого ты видишь глупым и жалким, – он пришел от Бога, чтобы научиться радости через печаль и познанию от мрака".
Мудрость положила свою руку на мой пылающий лоб и добавила: "Иди вперед и никогда не останавливайся, потому что впереди совершенство! Иди и не бойся терниев на дороге: они дают вылиться только испорченной крови".

День моего рождения
Написано в Париже 6 января 1908 года
В этот день родила меня мать. В этот день, двадцать пять лет назад, покой передал меня в руки бытия, наполненного воплями, раздором и борьбой.
Вот уже двадцать пять раз я обошел кругом Солнце, – я не знаю, сколько раз Месяц обошел крутом меня, – и все-таки я еще не постиг тайны света и не познал сокровенностей мрака.
Двадцать пять раз я обошел вместе с землей, луной, солнцем и звездами вокруг всеобщего вышнего закона, и вот душа моя шепчет теперь названия этого закона, как пещеры повторяют эхо морских волн; они существуют вместе с морем, но не знают его сущности; они поют песни отлива и прилива, но не могут его постичь.
Двадцать пять лет назад рука времени начертала меня как слово в книге этого дивного, ужасного мира. И вот я – слово непонятное, смутное по своему значению, иногда указующее на ничто, иногда указующее на многое.
Размышления, мысли и воспоминания устремляются на душу мою в этот день каждый год. Предо мной останавливаются шествия протекших дней и показывают мне призраки отошедших ночей, а потом разгоняют их, как ветер – остатки облаков над горизонтом. И они тают в углах моей комнаты, как тают песни ручейков в далеких пустынных долинах.
В этот день каждый год приходят души, изображенные моей душой, устремляясь ко мне со всех концов мира. Они окружают меня с грустной песней воспоминания, а потом медленно отступают и скрываются за видимым, как стая птиц, опустившихся на покинутое гумно, но не нашедшее зерен. С минуту они трепещут там крыльями, а потом плавно летят в другое место.
В этот день встает передо мною все содержание прошлой жизни, как тусклое зеркало. Я смотрю в него долго, но не вижу ничего, кроме ликов годов – истомленных, как лица мертвецов, и черт надежд, снов и мечтаний – морщинистых, как старческие лики. Я закрываю глаза, а потом смотрю снова в это зеркало. Я не вижу ничего, кроме своего лица. Я всматриваюсь в него, но вижу в нем только горесть. Я прошу ответа у горести, но убеждаюсь, что она нема. А если бы горесть заговорила, она была бы слаще довольства.
За двадцать пять прошлых лет я много любил. И часто я любил то, что ненавидят люди, и ненавидел то, что они считают прекрасным. То, что я любил мальчиком, я не перестаю любить и теперь, и то, что я люблю теперь, я буду любить до конца жизни. Ведь любовь – это все, что я могу обрести, и никто не может лишить меня ее.
Я любил смерть многажды; я звал ее сладкими именами и воспевал любовь к ней и тайно, и явно. И хотя я не забыл про смерть и не нарушил завета с нею, но я стал любить также и жизнь. Ведь смерть и жизнь равны для меня в красоте, сходны в наслаждении. Они вместе взрастили мою страсть и тоску, вместе разделили мою любовь и привязанность.
Я полюбил свободу, и любовь моя росла, как росло мое знакомство с рабством людей, плененных несправедливостью и унижением. Она ширилась, как ширилось мое понимание их покорности перед ужасными идолами, вытесанными веками мрака, водруженные вечным невежеством, края которых сглажены прикосновением губ рабов. Но я полюбил этих рабов, как полюбил свободу. Я их жалею, потому что они слепцы; они идут в кровавую пасть хищников и не видят; они впитывают яд мерзких ехидн и не чувствуют; своими ногтями они роют себе могилу и не знают про это. Я полюбил свободу больше всего другого; я увидел, что это красавица, истомленная одиночеством, изнуренная разлукой. Она стала прозрачным призраком, который бродит среди домов, останавливается на поворотах улиц, взывает к прохожим, но они не слушают ее и не оборачиваются.
За двадцать пять лет я полюбил счастие, как и все люди. Каждый день, проснувшись, я искал его, как ищут они. Но никогда я не находил его на их дороге, не видел следов от его ног на песке около их дворцов и не слышал отзвука его голоса, разносившегося через окна их храмов. Когда же я стал искать его в одиночестве, я услыхал, как душа шептала мне в уши: «Счастье – дева, которая рождается и живет в глубинах сердца, но никогда не приходит к нему извне». Когда я открыл сердце, чтобы посмотреть на счастье, я нашел там его зеркало, трон и одеяние, но его самого не нашел.
И полюбил я людей – полюбил их сильно. Люди же в моем законе – три человека. Один проклинает жизнь, другой благословляет ее, третий – созерцает. И полюбил я первого за его несчастие, второго за его кротость, третьего за его мудрость.
Вот истекли двадцать пять лет; вот прошли дни и ночи поспешно, друг за другом, опадая с моей жизни, как падают листья деревьев от осеннего ветра.
Сегодня я стою в размышлении, как усталый путник, дошедший до половины перевала, смотрю во все стороны, но не вижу в прошлом у своей жизни следа, на который мог бы указать пред лицом солнца со словами: "Это – мое". Не нахожу я во временах своего года жатвы, кроме листков, окрашенных каплями черных чернил, и странных, разбросанных тут и там картин, наполненных линиями и красками, разнообразными, однородными. В эти рассыпанные листы и сваленные картины я завернул, как в саван, и похоронил свои чувства, мысли и сны; так сеятель хоронит зерна в недрах земли. Только сеятель, выйдя в поле и бросив семена в складки праха, возвращается вечером домой, надеясь, уповая и ожидая дней жатвы и сбора. Я же побросал зерна своего сердца без надежды, упования и ожидания.
И вот теперь я дошел до этой стоянки в жизни. Прошлое представляется мне сквозь туман вздохов и тоски, будущее выступает пред моими глазами сквозь завесу прошлого. Я стою и смотрю на бытие через стекло своего окна; я вижу лица людей и слушаю голоса, поднимающиеся в пространство. Я слышу звук их шагов среди жилищ, чувствую прикосновение их душ, колебание стремлений и биение сердец. Я смотрю и вижу, как дети играют, бегают и бросают песок в лицо друг другу со смехом и хохотом. Я вижу, как проходят юноши, энергично подняв головы, как будто бы они читают поэму юности, начертанную на краях облаков, подбитых лучами солнца. Я вижу девушек, которые раскачиваются и изгибаются, как ветви, улыбаются, как цветы, и смотрят на юношей сквозь веки, дрожащие от склонности и влечения. Я вижу, как неторопливо проходят старики со сгорбленными спинами; они опираются на палку, устремив взоры в землю, как будто разыскивают в пыли потерянные драгоценности.
Я стою около окна и смотрю внимательно на все эти формы и призраки, спокойные в своем движении, летящие в своей медлительности по улицам и закоулкам города. Потом я присматриваюсь внимательно к тому, что за городом, и вижу поля со всей их грозной красотой, многозначительным покоем, высокими холмами, глубокими долинами, возвышающимися деревьями, колеблющейся травой, благоуханными цветами, журчащими ручьями, поющими птицами. Потом я смотрю на то, что за полями, и вижу море со всеми таящимися в его глубине чудесами и дивами, тайнами и сокровенностями, со всеми покрывающими его поверхность волнами, пенящимися, злобствующими, спешащими и успокаивающимися, с туманами, которые поднимаются, рассеиваются и падают. Потом я смотрю, вглядываясь в то, что за морем, и вижу бесконечное пространство со всеми плавающими в нем мирами, блестящими звездами, солнцами и лунами, планетами и кометами, с заключенными между ними силами притяжения и отталкивания, мирными, враждебными, возрождающимися, изменяющимися, держащимися законом, которому нет конца и предела, покорными всеобщему уставу, началу которого нет начала и концу – конца. Я гляжу и присматриваюсь ко всему этому сквозь стекло моего окна; я забываю про двадцать пять лет и все прошедшие до них века, и те столетия, которые пройдут после них. И представляется мне мое бытие и окружающая его среда со всем, что я таю и возвещаю, одним атомом вздоха ребенка, дрожащим в пустоте с вечной глубиной, бесконечной высотой, беспредельными границами. Но я чувствую бытие этого атома – этой души, этого существа, которое зову своим "я". Чувствую ее движение, слышу ее шум. Она поднимает теперь свои крылья ввысь, а руки простирает во все стороны и колеблется, содрогаясь, как в тот день, что выявил ее в бытии.
Голосом, поднимающимся из своей святая святых, она возглашает: "Мир тебе, жизнь; мир тебе, явь; мир тебе, видение; мир тебе, день, заливающий своим светом мрак земли; мир вам, времена года; мир тебе, весна, возвращающая юность земле; мир тебе, лето, распространяющее славу солнца; мир тебе, осень, дарующая плоды усилий и жатву трудов; мир тебе, зима, возвращающая своими бурями силу природе; мир вам, года, открывающие то, что скрыли года; мир вам, века, исправляющие то, что погубили века; мир тебе, время, движущее нас к совершенству; мир тебе, дух, держащий поводья жизни, скрытый от нас завесой солнца; мир и тебе, сердце, ибо ты можешь размышлять о мире, утопая в слезах, и мир вам, губы, ибо вы можете произносить слово «мир», чувствуя горечь внутри".

Перевод И.Крачковский, В.Марков

Перейти на начало страницы