0%
 

Кристофер Гривз

 

Кристофер Гривз родился на южном побережье Англии в июне 1952-го года. Роман "София", написанный от лица Апостола Иоанна, создавался им в конце восьмидесятых годов в Италии и Бристоле, где в настоящее время проживает автор. С того времени им написан ряд произведений для детей, являющихся своего рода продолжением "Софии", и его основная работа "Духовная история западного искусства".

София

Перевод М.Рашеевой. Приводятся фрагменты.

Колодец

В моем саду есть колодец с вкусной и свежей водой, но люди из города не обращают на него внимания. Они довольствуются своими источниками, хотя вода в них мутная и затхлая. Летом она загрязнена еще больше, и все же ее пьют, потому что к ней привыкли и другой не пробовали. Я говорю своим соседям о воде в колодце моего сада, но они лишь усмехаются в ответ. Я понимаю: они думают, старик выжил из ума и несет околесицу.
Они правы: в моей телесной жизни уже сгущаются сумерки. Шаги мои нетверды, и кожа моя обожжена солнцем, некогда стройная осанка теперь сгорбилась, а твердая походка стала неуверенной.
В день Господа нашего молодые люди нашей веры приходят, чтобы отнести меня на носилках в Ефес, в церковь нашей Матери, помолиться и воздать благодарение. В зеркалах, в серебре, в воде я вижу отражение своего лица и думаю: нет, это морщинистое, осунувшееся лицо не мое, а чужое. Но я свыкся с ним, будто оно дано мне от рождения...

Это завещание

Кое-кто все же приходит в мой сад. Приходит из ближних и дальних мест: из Антиохии и Рима, из небольших городов Сирии, из Египта, Галлии, из Британии и Тира. Приходят ли они потому, что я - Иоанн, последний апостол Христа и последний свидетель времени, которое уже стало легендой, о котором теперь рассказывают всякие небылицы, или потому, что хотят что-то узнать? Не знаю. Одни приходят, и я вижу выражение разочарования на их лицах, когда вместо ангела они обнаруживают старика, слышат старческий голос и смотрят в тусклые глаза. Другие слушают мои рассказы о прошлом так, как будто они что-то коллекционируют, может быть опыт. Но этот опыт оставляет их равнодушными. Они смогут о нем говорить, но не передадут другим.
Мои посетители хотят услышать о Христе, о зарождении Церкви, об апостолах, о деве Марии и Марии Магдалине, но они ищут только информацию, а не возрождение. Лишь немногие приходят и неловко, сами едва понимая, чего они хотят, просят: "Научи меня, чтобы я тоже знал". Каждому и всем им я предлагаю напиться вкусной и свежей воды из колодца, а также каждому и всем я предлагаю это последнее завещание - все то, что я искал, познал и полюбил.

Говорить о Христе

Итак, я хочу говорить о Христе... Но сказать хоть что-то о Христе нелегко. Когда я слышу, с какой уверенностью священники в нашей Церкви говорят о Нем, я поражаюсь и теряю дар речи. Они совершают крещение от Его имени, порицают от Его имени, карают от Его имени, они используют Его святое имя как оружие, которым угрожают язычникам или запугивают неправедных. Они и говорят, и благословляют, и судят, и наказывают - от Его имени. Так откуда же у них эта уверенность, с которой они вершат свои дела?
Они говорят, что от Веры; но я говорю: что есть Вера без Истины? Что есть Убеждение без Знания? Я знаю, что не следует говорить о Христе без такого Знания, и все же иногда оно ускользает и от меня, и тогда мне кажется, что им в большей мере, чем я, обладают дети, в чьих глазах отражается море, на берегу которого они играют.

Царь-ребенок

Еще ребенком я всегда чего-то искал. Ходил по охристым и оливково-зеленым холмам и думал о Боге, Который создал и эти холмы, и эти краски, и небо, и облака, и звезды. Я любил псалмы Давида и Книгу Иова, где голос Бога раздается из купины, но больше всего я любил слова Исайи, когда он говорит о Господе грядущем. Я сам был ребенком, и меня влекло к этому мальчику-царю, который сидел на троне Давида и правил миром. Не то чтобы я понимал все эти пророчества, но среди них были слова, на которые моя душа отзывалась, как на музыку. Например, когда пророки говорили о сострадании Бога.
Но священнослужители мало говорили о сострадании Бога, а больше о Его гневе. Я думаю, для них Он был кем-то вроде архиепископа, чье одобрение надо было заслужить показным благочестием и ученостью; а еще Он был в их глазах каким-то ростовщиком, который ссудил нам наши жизни под огромные проценты и докучает нам тайными напоминаниями о выплате, которую берет, однако, не деньгами, а официально одобренной моралью. Эти священнослужители были старые люди, и мне казалось, что они пренебрегли реальной жизнью.
Священнослужители рисовали образ Бога, Который озабочен тем, как Человек соблюдает букву Закона, будто Он не видел того, о чем Закон прямо не говорит: благородства любви или красоты творения. Не то чтобы я считал, будто Богу нет дела до Закона, однако я не мог представить себе Его в роли неумолимого судьи, денно и нощно следящего за тем, чтобы мужчины и женщины соблюдали букву Закона. Я думал: хороший отец строг со своими детьми ради их же пользы, но он не шпионит за ними и не судит их на месте за каждую ошибку, ибо если они не будут ошибаться, как же они научатся? Или как будут расти, если не дать им свободы? Если отец человеческий таков, если хороший отец терпелив и добр, каким же должен быть Всемогущий Бог?
Бог невинен - не педантичен и не подозрителен, а невинен. И Иисус невинен. Он пришел в этот мир не затем, чтобы навязать нам наше прошлое в виде предрассудков, ибо Он был невинен. Не хотел Он и того, чтобы мы стали рабами будущего, обольщенные планами и мечтами нашего маленького "эго", ибо Он был невинен. Ни ненависть, ни похоть, ни алчность не были Ему ведомы, ибо Он был невинен. Его нельзя было обмануть и купить лестью и деньгами - Он смотрел на все без предубеждения, ибо Он невинен. Он, как ребенок, жил в настоящем; как ребенок, прощал; как ребенок, любил искренне и непосредственно. Мы всегда чувствовали, что хотя дело Его трудное и опасное и оно привело Его на Голгофу, это все же была для Него своего рода игра. Кто видел, слышал Его и был с Ним, в том вновь пробуждалась невинность, ибо Он был сама невинность и непосредственность, вечный царь-ребенок.

Закон

Но есть Закон, заложенный в Человеке. Если преступить Закон, то это скажется на чувствах, уме, плоти, жизни человека. Надо соблюдать Закон, дабы стать сильным и здоровым, дабы, наконец, приобрести право на свое рождение, которое есть Царствие Божие. И человек знает этот Закон благодаря своим инстинктам и эмоциям, своему разуму и опыту, а также словам Моисея и Пророков и своим собственным наблюдениям над Природой.
Закон внутри нас необходим для нашего бытия, он и есть наше бытие, наш образ жизни, который обеспечивает в нас развитие личности и помогает поиску истины; в самых общих чертах он дан нам в десяти заповедях; это путь к праведности и к Царствию Божию внутри нас. Если мы сворачиваем с этого пути, значит, уклоняемся от источника своего бытия и от своего восхождения. Поэтому и все Пророки стремились удержать мужчин и женщин на этом узком пути: одни посредством предупреждения, другие посредством поэзии или призыва к оружию; некоторые утверждали законы силой и наказаниями; и все прибегали к личному примеру. Но при любых внешних проявлениях Закона он всегда внутри нас. Истинный Закон не меняется, тогда как его внешняя форма относительна. Он фигурирует в законах, действующих и в моралях и культурах, которые изменяются и со временем, и со сменой царей.
Однако фарисеи присвоили себе истинный Закон и сначала приравняли его к внешним проявлениям, а потом стали что-то к ним прибавлять, усложнять и всячески определять до тех пор, пока внешняя форма закона перестала служить развитию Человека и стала его связывать. Они опутали нас своими интерпретациями Закона, своими инструкциями по поводу Субботы, которая должна быть днем отдыха, а стала днем обязанностей. Они раздули Закон до такой степени, что с утра до вечера наше поведение стало определяться правилами и на всякое событие полагалась определенная реакция. Тем самым они лишили нашу жизнь всякой непосредственности, которой они боялись. И что хуже всего, - они заставили нас поверить, что таким образом представляют Бога...

Иоанн Креститель

Моим первым учителем был Иоанн Креститель. Он завоевал мир. Любые тяготы, жажда и голод были ему нипочем. Он смотрел на свою плоть, как на тягловое животное; ел стебли лотоса и одевался в шкуры диких животных. Он был обуян пылкой страстью к истине. Я его боялся.
Но Иоанн был велик. Только он один знал, кто был Иисус; и наш Господь сам сказал, что не родился еще более великий человек, чем Иоанн. И все. Иисус ответил без улыбки, тихо и задумчиво, как царь, который вспоминает о своем слуге, служившем ему хорошо, но рано ушедшем: "Чтобы доставить Иоанну удовольствие".
Я и тогда, и сейчас почувствовал: в конце концов, мы как дети, которые играют в игру, название и правила которой забыли.

Призыв

Впервые я увидел Иисуса, когда был в отцовской лодке в море Галилейском. Был вечер, Иаков был со мной, и мы везли домой дневной улов. И тут я услышал голос, зовущий нас с берега, - оглянулся и увидел Сына Бога. Но я не знал, что это Он. Я только узнал тех, кто был с Ним, - Симона и Андрея. Но что-то в Нем не давало оторвать от Него взгляд, пока мы плыли к берегу.
Позже Иаков сказал, что сначала ему показалось, будто нас зовет с берега ребенок, но я сразу увидел мужчину лет тридцати. В нем безошибочно указывалась какая-то сила и вместе с тем полная гармония с самим собой. Шаги его по грубой прибрежной гальке были легки, как у танцора. Он двигался так, будто всех окружала тьма, а его одного - свет дня. Он двигался так, будто стихии хорошо знали его и приветствовали, склонялись перед ним и желали только, чтобы ему было хорошо. Он двигался так, будто мог прошествовать по воде, если бы пожелал.
Но когда наша лодка приблизилась к берегу, я всего этого не видел столь отчетливо, а только чувствовал сердцем, ибо я не знал, кто он. И все же что-то внутри меня знало его. Перед моим внутренним взором вставала фигура, сотканная из света, с мечом в правой руке, с цветком - в левой, а у ног разлилось солнце. И еще я увидел выражение безмерного сострадания на его лице. Воочию же я видел на берегу просто человека, зовущего меня, и над головой у него в пронизанном светом воздухе кричали чайки.
Помню, как я оглянулся к морю, где волны света и тьмы сменяли друг друга, и показалось, будто он позвал меня выйти из океана иллюзий.

Единство

В который уже раз меня спрашивают: "Какой Он был, Иисус? Что за человек был этот Мессия?" К этим вопросам я добавлю еще один: "С чем можно сравнить несравнимое?" или "Как можно описать Бога словами?" Это невозможно.
Но что-то мы все же должны сказать и тем самым передать свое знание и выразить свою любовь. Однако не следует забывать, что слова есть слова: они содержат смысл, но могут не передать, а только затемнить, завуалировать его. Ведь, в самом деле, люди по отдельным простым словам Евангелия создают себе представление об Иисусе, которое не имеет ничего общего с действительностью, но, очевидно, не потому, что эти слова неверны сами по себе, а потому, что не выражают единства. Люди извлекают из текста разрозненные фразы и говорят: "Иисус был смиренным", или "Иисус был самоотверженным", или "Иисус велел богатому молодому человеку раздать свое состояние бедным: следовательно, Он больше всего любил бедных", или "Иисус говорил, что бедные будут всегда с нами: следовательно, Он не заботился о бедных" (так говорят богатые), и тому подобное. Но Иисус был не тем, не другим, а был един. Он был Все.
В отличие от простых смертных, Он не обладал импульсивным неровным характером. В отличие от нас, Ему не были свойственны причуды и странности, и поэтому Его трудно описать, ибо когда мы хотим о ком-то рассказать, то вспоминаем о его слабостях и привычках, и если воссоздаем его внешность, то вспоминаем какие-нибудь шрамы и родинки. У Иисуса же не было странностей. Не было в Нем и внутреннего противоборства, в Нем царило согласие с Самим Собой, как и со звездами, и с морем, которое безошибочно знает время прилива и отлива.
Иисус был един. Он благословлял ищущих во всех частях света; в Нем соединялись полюса компаса. Он одинаково непосредственно смеялся и над шалостями ребенка, и над глупостью людей и их суетой, а иногда даже над священнослужителями, над их важным видом и манерами - смех Его был, как солнце, светлый и теплый. Он и смеялся, и плакал. Я вспоминаю, как Он рыдал, когда пришла весть о смерти Лазаря. Слезы сострадания появлялись у Него на глазах, когда, например, пастушонок играл на дудочке прелестные мелодии Его родных мест; или когда какой-нибудь странник в толпе, выслушав внимательно и с трепетом речи Спасителя нашего, не просил Его об исцелении или чуде, а просто стоял и кланялся нашему Учителю, пока Он не скроется из виду; или когда там, в эвкалиптовых рощах Капернаума, горожане пели и танцевали, приветствуя Сына Бога - так было каждый раз, когда Он сталкивался с благородством, красотой, величием человека в разнообразных проявлениях.
Он плакал и смеялся; Он изливал свой гнев на лицемеров, фарисеев и книжников, на равнодушных и меркантильных купцов, которым нет дела до соотечественников и до истины. Он боролся со злом и изгонял духов, демонов, призраков. Он был и страстным, и нежным, любил Своих братьев, сестер, мать. Он был весел и счастлив, как ребенок. Он был разный и единый. Ему не были чужды все человеческие чувства и настроения. Но если мы испытываем то одни, то другие эмоции, которые каждый раз будто уподобляются замкнутым кельям, в которые мы себя заключаем, то Он, напротив, свободно передвигался за их стенами, заглядывал в любую из них, когда хотел.
Он был свободен. Он был сама свобода в человеческом обличий. Ему не были чужды человеческие чувства и настроения, но не в такой степени, как нам, ибо Он не погружался в них, не терял свободы и Духа. Он был совсем не такой, как все. Но не все это понимали, многие равнодушно проходили мимо Него на улице или прислуживали Ему за столом, не подозревая о Его божественной природе, или слушали Его проповеди и не понимали, что перед ними непохожий на них святой и совершенный человек. Многие приходили послушать, посмотреть на Него, думая, что если Он - Мессия, как о Нем говорят, то они узнают Его с первого взгляда. Но всегда люди уходили со словами: "Мы разочарованы: Он такой же обыкновенный человек, как и мы". Просто им хотелось разочароваться, чтобы на их маленькое "эго" не пала тень сомнения, чтобы показать, что они могут судить о таких вещах, как Дух, хотя у них не было ушей, чтобы слышать музыку мудрости нашего Спасителя, и не было глаз, чтобы видеть сияние Его святости.
Он был совсем не такой, как все. Но было бы неверно говорить (приписывая эти слова мне), что у Него особенная внешность, например, Он никогда не моргал или не закрывал глаза (хотя у Него глаза никогда не бегали, как у некоторых людей), или что Его стопы не оставляли следов на песке, и тому подобное. Напротив, Он всячески старался не выделяться. Правда, Он иногда казался выше, чем был на самом деле, а иногда - сильнее, чем человек Его комплекции, иногда же казалось, что Он бесплотный, созданный из света, а однажды, когда фарисеи попытались схватить Его, Он просто исчез. Но никто не видел Его исчезновения и не мог подтвердить этого. Он и не рассчитывал на эффект. Он был совсем не такой, как все, и все же старался не показывать этой разницы, чтобы жить среди нас как наш друг. Он преломлял с нами хлеб, словно отец наш или брат, но вместе с тем стихии повиновались Ему, море расступалось пред Ним, когда Ему было нужно, и более того, Он был сутью творения.
Мы знали Его в те годы, когда Он был в самом расцвете сил, молодости и здоровья. Он был выше среднего роста, крепко сбитый, не толстый и не худой. С золотистой кожей и рыжеватыми волосами, словно в жилах Его текла кельтская кровь. Его волевое лицо сияло, а глаза светились не виденной мной доселе добротой. Он никогда не говорил впустую, не делал ни единого лишнего жеста. Двигался энергично, Его речь звучала уверенно и внушительно. Раввины и учителя часто говорят: "Истина есть любовь" или "Мир с вами" и тому подобное. То же самое может сказать и сатана (и говорит не раз, и будет говорить), но в устах истинно святого от этих слов исходит благодать. Если дьявол скажет: "Мир вам", - ничего не получится, разве что все обернется иллюзиями и кончится распрями. Когда же Иисус произносил эти слова, с неба тихо и незаметно спускались ангелы с дарами величайшего блаженства для тех, кто отзывался на любовь.
В своей жизни Он был, как и отец Его, искусен в ремесле плотника. Сегодня в Палестине еще можно встретить людей, которые с гордостью говорят: "У меня есть стол (или стул, или оглобля, или еще какой-нибудь предмет), сделанный Иисусом из Назарета". Еще юношей Он служил плотником на торговых кораблях своего дяди и плавал к тому далекому острову на северо-западе, где добывают олово.
Бытует много легенд о Его детстве: в одних - доля выдумки, в других - правды. Сам Иисус мало говорил о Своем прошлом, тем самым подавая нам пример того, как надо жить в настоящем. В Его присутствии наше внимание сосредоточивалось на насущном, так что, хотя при всем желании узнать побольше о Его детстве, мы не расспрашивали Его, и Он не поощрял нас к этому. Если кто-то иногда заговаривал о своем прошлом, Он давал нам понять, что оно - только сон. Кто же любил повторять: "Пророки предсказывали Твой приход" и тому подобное, тем Он иногда отвечал: "Да, и теперь настало время жить не обещаниями, а их воплощением". Какие бы ни ходили слухи, я знаю, что Он нигде специально не обучался, что не жил среди ефесян и не получил знания о Боге в школах Египта. Напротив, Он часто говорил, что хотя египтяне много знают о смерти, но мало сведущи в Божественном. Что касается Его знаний, то дело просто в том, что Он сам был Логос. Он был Альфа. Он знал все изначально.
Таков вот был трансцендентный всемогущий Бог, Пантократор, Который много лет назад преломлял с нами хлеб и жил среди нас на высоких выжженных холмах Иудеи у берегов моря Галилейского.

Совершенство

Иисус был совершенен. Я слышал, как люди говорили, злословя и завидуя, что, несмотря на Его труды, на Его любовь, Он все же не был совершенен, и приводят пример того, как однажды в окрестностях Иерусалима Он проклял фиговое дерево, и оно завяло и погибло. Но поступил Он так не в минуты гнева или слабости, как думают те, кто хочет осудить Иисуса. Дерево, о котором идет речь, было бесплодно и, прокляв его, Иисус показал на примере, - не повредив человеку, какая ждет участь тех, кто ведет бесполезную для человечества жизнь, не заботясь о Духе. Сегодня мертвы их души, ибо ничто живое не может произойти от них, но если они не начнут искать свой Дух, то завтра будет мертва и их плоть и они окажутся вне круга бытия.
А гностики считают, что когда наш Господь был на кресте, Он заколебался. Но если бы они присутствовали на Голгофе, то убедились бы, что Он пожертвовал собой не в отчаянии, но как король на поле брани. Они бы увидели, что Он до конца сыграл человеческую драму и не дрогнул. Они бы сказали вместе с сотником, который наблюдал за Ним: истинно человек этот был Сыном Божьим.
А еще говорят: конечно, Он был святой, но вместе с тем и человек, такой же, как и мы. Он любил вино и однажды в Кане превратил в него воду, совершив чудо. Но то был лишь чистый, неперебродивший виноградный сок. Неужели Он затуманил бы столь чистое свое сознание алкоголем? Был Он не святым и не человеком, а Духом во плоти - Он был божественным.
Тем не менее, некоторые утверждают, что Он считал себя святым или пророком, и Павел впоследствии объявил Его Мессией. Он, конечно, не прославлял Себя, как другие, Он был лишен амбиций и тщеславия. Источаемая Им божественность подобна солнцу, которое сияет без всяких объяснений или оправданий, без гордыни и самохвальства, и она очевидна для всех, кто мог ее видеть, ибо Он действительно был Сын Бога.
Будучи божественным, Он олицетворял собой совершенство, и все Его деяния были совершенны. Его слова и поступки, казалось, не были заранее обдуманы, и когда Он что-то делал, то будто разбрасывал по земле яркие кубики, которые сами собой, исподволь складывались в мозаику. Он был совершенен, и посему все Его действия были взаимосвязаны формой и смыслом, и более того, выражали добрую волю.
Он не преследовал цели выдавать Свои дела как пример для подражания всему человечеству, просто они гармонировали с Его природой, которая была божественной. Он специально не выполнял и предсказания пророков, ибо действовал по собственной воле и был тем, кем был, а Его дела неизбежно соответствовали пророчествам. Он был совершенен и поэтому недоступен соблазнам. Помню, как однажды во время сбора урожая я по наивности хотел полюбопытствовать, как Он творит Свои чудеса и чем занимается в наше отсутствие и во время молитвы. И я стал следить за Ним, чтобы застать Его врасплох. Однажды Он вдруг схватил меня за бороду, резко притянул к Себе и твердо заявил: "Иоанн, не сомневайся во Мне и не любопытствуй". Я смутился, но притворился, будто не понимаю Его, а Он нахмурился и отвернулся. Но вот уже истек месяц жатвы, а подбородок у меня все еще болел, и я, осмелев, сказал: "Господи, если Ты шутя так больно дергаешь, что будет, если Ты ударишь?" Он невесело и уклончиво ответил: "Отныне поберегись и не искушай того, кто не поддается искушению".
Но случай этот - пустяк. Говорят, когда Он ушел в пустыню, дабы размышлять о великом деле, которое Ему предстояло совершить, вся скверна мирская в обличьи самого дьявола явилась Его искушать и была полностью повержена. Итак, Иисус был совершенный человек, безукоризненно чистый, рожденный от девственницы, Сын Всемогущего Бога.

Лев

Человек не мог бы сделать того, что сделал Иисус, - ни говорить, ни любить, как Он, - если бы только он абсолютно не знал страха. Изо дня в день фарисеи и саддукеи боролись против Него, считая, что Он может возбудить народ против них, ибо они богатели на приношениях и за счет выручки от торговли в Храме. День за днем они спорили с Ним, угрожали Ему, насмехались над Ним, но тщетно, ибо Его это не трогало. Его существование было вызовом их падению, поэтому они хотели отнять у Него жизнь. Он знал об этом и знал им цену, однако Он шел своим путем.
Когда они привели к нему женщину, которую застали за прелюбодеянием, и по своей порочности спросили Его, не побить ли ее камнями, как того требует закон Моисея, Он лишь наклонился и стал писать что-то на земле, будто и не слышал их вопроса. Они снова спросили Его с нетерпением, как быть, в надежде, что на сей раз Ему не отвертеться, ибо они рассчитывали, что Он сразу объявит их закон неверным, или Ему придется побить ее камнями. Я был там и видел их: внешне они походили на людей, однако сущность их была кровожадной, как у волков, окруживших ягненка, который отбился от стада. Иисус же был тот пастух, который по их расчетам, должен убежать, вели не хочет, чтобы Его тоже сожрали. Но Он не испугался и не смутился, а неспешно поднял голову и несколькими словами обратил их в бегство. А та женщина, Мария Магдалина, назвала Его Господом и с тех пор следовала за Ним, ибо увидела Его непоколебимое бесстрашие и поняла, кто Он.
Некоторые думают, что раз сказано, будто Мессия будет человеком печали, то наш Господь был тщедушным и слабым. Однако Он был хорошо сложен и мускулист, как и подобает плотнику, и, когда Он был среди нас, мы воспринимали Его как источник жизни. Некоторые думают, что раз Он родился в хлеву, и благословлял смиренных, и Сам страдал на кресте, то Он всегда говорил мягко и был робким. Но таким людям я бы сказал: как может Божественное быть робким, если оно знает, что оно Божественное? Как может человек быть слабым, если он знает, что он Господин среди Господ, Царь Царей? Разве же молчаливый и неуверенный в себе человек мог проповедовать Евангелие Царствия под носом у своих врагов? Мог ли объявлять книжников и священнослужителей лицемерами и ворами? Мог ли говорить им в лицо, что они исчадия ада? Если Он вел себя покорно, то только ради нас, чтобы мы могли учиться смирению, чтобы не гневались на Него за слишком уверенный и менторский тон, ибо это повредило бы нам.
Его природе были абсолютно чужды робость и раболепство. Он не мог и не искал компромисса с неверными. Он шел против скопища надменных священнослужителей и предубежденных людей и ничего не боялся. И когда Он перед Пасхой очищал Храм в Иерусалиме, Он ни на секунду не дрогнул. Он с бичом в руке вступил в эту толпу дельцов, торгашей, покупателей - служителей Храма, готовящих животных к жертвоприношению, принимающих дары за отпущение грехов и благодарности за прощение пороков, менял, торгующих святынями, продавцов голубей и мясников, лавочников разных мастей, - и ни один из них не осмелился воспротивиться Ему. Мы шли за Ним следом, и Он опрокидывал столы, рассыпал по полу товары и деньги, выгонял их овец и быков, выпускал их голубей на свежий утренний воздух, объявляя громким, сотрясавшим стены голосом: "Вы дом Отца Моего превратили в притон воровской". Мы с трепетом видели Его сокрушающую силу, мы видели бедных и ищущих истину, которые ликовали, ибо они наконец почувствовали, что пришел их защитник. Люди называют Его Агнцем Божиим - оно так и было. Но в Нем вместе с агнцем уживался и лев, поэтому Он был и Лев Божий.

Мария Магдалина

Я помню Марию Магдалину, когда она впервые пришла к Христу. Он приветствовал ее, как брат сестру, которая грешила, но тем не менее всегда оставалась сестрой Его сердца. Мы не могли понять, как такой чистый может говорить с такой нечистой. Но со временем мы поняли: Он был настолько чист, что не боялся обвинений в грехе, и, как я уже говорил, был выше всякого соблазна - ничто не могло запятнать Его чистоту.
Потом мы увидели, что и сами во многом не чище Магдалины, и устыдились. Однако Он только вместе с нами посмеялся нашему стыду, и мы поняли, что это не позор, а что-то преходящее, нечистое. На самом деле суть наша - не грехи, а наш Дух.
Мне нравилось, что Мария Магдалина вначале держалась от нас на расстоянии, и я думал, ей подобает такая почтительность по отношению к первым ученикам. Она держалась в стороне и от Иисуса, как будто не хотела ничем привлечь к себе Его внимание, но всегда ждала случая и охотно прислуживала Ему. Мне это тоже нравилось, потому что я считал неправильным, если бы проститутка держалась вольно с Иисусом Христом и его учениками.
Потом я понял, что причина ее почтительности и не в ней самой. Она, казалось, забыла, кем она была, забыла прошлое, не думала о будущем и жила только настоящим. Она жила рядом с Богом и была почтительна к Иисусу потому, что знала, кто Он. Мы тоже знали, кто Он, но в то время как мы видели жаворонка, она видела орла, видела феникса в его славе. Она сторонилась нас не потому, что стыдилась, а потому, что не могла понять, как мы можем держаться так фамильярно с Сыном Бога.

Сестра

Наш Господь и Мария Магдалина были как брат и сестра, хотя и родились от разных родителей, и олицетворяли собой эти родственные отношения.
Однажды в разгар лета в саду Вифсаида, когда Марии не было рядом, Господь Иисус сказал нам: "Как Я веду Себя с Марией, так и вы ведите себя с женщинами, с которыми у вас нет других отношений. Они - ваши сестры, и смотрите на них глазами невинности. А если вам кажется, что Я тем самым ограничиваю вас, то знайте: ради вашей же пользы и вашей радости. Как, повинуясь закону, вы его не чувствуете, ибо он вас не касается, так и, соблюдая это ограничение, вы не будете чувствовать себя связанными. Ваше внимание должно быть, как та вода в саду. Если бы она текла куда попало без разбора, то испарялась бы и зеленый сад зачах бы. И Дух, который должен радоваться, не заглянул бы сюда больше, ибо тут нечему было бы радоваться. Когда же ваше внимание уподобится текущей по верному руслу воде, то оно будет глубоким и сад в вашей душе зацветет". Так Он говорил.
Кто же думает, будто втайне, в глубине души, Ему, наверное, хотелось бы жениться на Марии (и таким образом отказаться от своей миссии) и Он подавлял свое желание, то как же мало они знают Дух! Как мало они знают Бога! Кто же думает, что и она, наверное, хотела быть невестой Христа, то как мало они знают о возвышенной любви! Как мало знают о любви, которая ничего не желает взамен и что способному на такую любовь воздастся сторицей.
Если говорят: "Нам нравится эта история, потому что в ней Иисус больше похож на человека", - то я так отвечу: "Говоря это, вы имеете в виду, что Он больше похож на вас, как похотливый, замороченный, обремененный слабостями. В таком случае как же Он мог стать Путем, Светом, Истиной, тем, кто несет спасение?"

Брак

Он говорил: "В Моей жизни нет места для брака, но Я не говорю, что вам не следует брать себе жен и мужей. И Я не говорю, что если вы предпочтете взять себе жену или мужа, то должны это сделать во имя Меня. И Я не говорю, что если вы не женитесь, то должны это сделать во имя Меня".
О мужчинах, которых привлекают мужчины, и о женщинах, которых привлекают женщины, таинственно говорил в тот же день в саду: "Уж не хотят ли они, чтобы солнце светило день и ночь? Или чтобы луна сияла ночь и день?" Кто-то на это возразил нашему Господу, утверждая, что Сам Бог создал их такими и поэтому это совершенно естественно. Но наш Господь ответил: "Если бы твои родители были такими, как бы ты появился на свет?" И еще: "Если бы твари лесные вели себя так, ты бы сказал, что они сошли с ума. Так что не говори, будто тебя создал таким Бог, ибо это не так; и не говори, что это естественно и в природе вещей, ибо это не так".
Он сказал это с тревогой за того человека, а не с гневом, однако тот рассердился и покинул нас, сначала убедив своих друзей идти с ним. Однако до того, как это случилось, он привел к нашему Господу много искателей истины, и мы, ученики, его ценили. Варфоломей и Филипп пошли с ним, чтобы отговорить его и товарищей покидать нас, но тщетно.
Возвратившись, Филипп обратился к Иисусу: "Многие могут покинуть нас, если Ты будешь так говорить". Я тоже был огорчен и в душе соглашался с ним. Но Иисус ответил: "Что же Я, по-вашему, должен говорить? Может, Мне лучше молчать, чтобы не обидеть кого-нибудь из ищущих? Может, мне только изредка говорить правду? Может, сказать детям света: "Пути света и тьмы почти неразличимы?" Может, Я должен благословлять тех, кто нарушает закон собственной жизни, который не Я придумал? Может, Мне сказать слепому, который идет по дороге, ведущей в лесную чащу или в пропасть: "Иди, тебе ничего не грозит?" Так знайте: Я пришел не для того, чтобы потакать вашим чувствам или мыслям, а говорить от имени Духа. Я пришел не для того, чтобы потакать вашей плоти, а говорить от имени Духа. Я пришел не для того, чтобы потакать вашему маленькому "эго", а победить его! Я пришел не для того, чтобы подтвердить привычное вам, а развеять его! Если некоторые мужчины и женщины тяготятся состоянием, в котором они пребывают, и им кажется, что они связаны по рукам и ногам путами своих иллюзий, подавленности или боли, то знайте: Я пришел с мечом сострадания, чтобы разрубить и освободить их от этих пут!"

Чужеземец

Бывало и так, что Он говорил, будто обремененный знанием, которое не может передать, потому что нам оно непонятно. Иногда казалось, что Он чужеземец и говорит на языке, которого мы не знаем, о местах, которые мы не можем себе представить. Так Он говорил о Царствии Божием. Видя, что мы плохо понимаем, Он пытался воспользоваться жестами и намеками, простыми словами и загадками, символами и притчами, прибегал к логике и поэтической игре, дабы объясниться и выразить Себя, как можно более доступно.
Он хотел рассказать нам о том, что путь в то Царствие в нас самих, и о том, как его найти, как узнать, когда мы подойдем к его границам и приблизимся к узким, бдительно охраняемым воротам, и как пройдем через них. Он хотел подготовить нас к тому дню, когда дети света, все как один, захотят обрести свой Дух. Царствие Божие не что иное, как сад Духа. Не сковывать человека старой или новой моралью, не вводить нравственные или этические законы, не основывать светскую империю, христианский мир, не подавлять, не внушать чувства вины и страха, а волновать души людей, заставлять их искать освобождения и представлять им пути его достижения. Такова была Его главная миссия, и именно так Он и поступал.
Хотя Он и говорил: "Мое Царствие не от мира сего", - все же люди хотели, чтобы Он основал империю или установил теократию сегодня или в будущем. Хотя Он и говорил: "Мое Царствие в вас самих", все же многие из нас мечтали об идеальном граде где-то за пределами этой жизни, где только мертвые узнают истину.
Хотя Он и говорил: "Царствие Божие повсюду на Земле, но вы его не видите", многие верили, что мир по сути своей есть зло. Хотя Он и говорил: "Царствие уже здесь, но вы этого не понимаете", люди воображали, что Бог предстанет перед нами, возведет шатер и пригласит нас войти, даже если они не попросят Его об этом. Хотя Он и говорил: "Царствие Божие среди вас", и "Где двое и трое сойдутся, любя, посередине, там и Я", и "Возлюби ближнего своего, как свою душу, береги его, как зеницу ока своего", все же люди отворачивались от ближних своих и всякий искал своего Царствия.
Хотя Он и говорил: "Пока вы не станете невинны, как дети, вы не войдете в Царствие", все же мужчины и женщины думают, будто благодаря пышным ритуалам, власти, титулам "священника" и "епископа", которые они дают друг другу, или показному добру, самоистязанию, постам, беспутству во имя веры, либо другим ухищрениям они попадут в Царствие.
В который уже раз мы понимали и толковали Его речи неверно, так, как было выгодно и удобно нашему мелкому тщеславию. Вот почему я говорю, что хотя Он олицетворял Слово, Логос, силу Святого Духа и одухотворил все Творение, хотя приблизил нас, и любил нас, и омывал ноги своим ученикам, Иисус истинно должен был чувствовать Себя в этом мире чужеземцем.

Вина

Было время, когда я стал бояться и стыдиться в присутствии Господа... Я видел в своей особе средоточие всех грехов человечества, и, хотя Господь Иисус был рядом, я не мог приблизиться к Нему. Я ослабел от беспричинного и смутного страха...
Ежедневно, где бы мы ни были, толпы людей бросали свои насущные дела и приходили послушать Иисуса. Я чувствовал себя чужим среди них. Некоторые чтили меня как спутника нашего Господа, но чем больше почтения они выказывали мне, тем больше я чувствовал себя актером, который в любую минуту будет разоблачен как самозванец. Самый ничтожный из них по сравнению со мной казался великим либо в своей уверенной добродетели, либо в неведении своего несовершенства. Я видел надежду в их глазах, улыбки на их губах, когда они шли домой после проповеди Христа, а я чувствовал, что предал себя самого и Бога, потому что все вокруг меня были счастливы, и только один я, как мне казалось, страдал. Я пытался успокоиться, твердил, что не желаю зла и ищу истины, что надо верить, ибо вне сомнений ученики и я сам были его избранниками среди всех людей...
И вот однажды Иисус отвел меня в сторону и сказал: "Иоанн, чего ты боишься?"
Я не знал, что ответить, и подумал: ничего определенного, всего вообще. Ему я сказал: "Тебя, Господи".
Ответ Иисуса прозвучал для меня неожиданно. Он только сказал: "Жил когдa-тo царь, и однажды к нему пришли трое. Первым пришел утром принц из далекой страны, с которой царь враждовал. Принца привели к царю, и тот был поражен величием государя. Второго, мелкого преступника и грешника, царь принял днем, чтобы поговорить с ним до того, как тот предстанет перед судом. А третий был его сын, который любил царя. Его царь принял вечером. Так вот, двое их этих людей боялись царя, а третий нет. Кто был третий?"
Я ответил: "Его любящий сын".
Иисус кивнул. "А почему?"
Не задумываясь, я ответил: "Потому что он любил его".
"Ты так сказал. Потому что он любил его, а такая любовь не может сосуществовать со страхом. А разве сын был совершенен? Разве душа его не знала греха? Но он был сыном своего отца и любил его. Он чувствовал в себе эту любовь, а не свои грехи, поэтому и не боялся. Итак, открой мне свое сердце и не бойся, - сказал Господин всех миров и махнул рукой в сторону холмов над Геннисаретом, дремавших в вечернем свете. - Как тебе не захочется, глядя на эти холмы, думать о червях, копошащихся в грязи, так и Мне не хочется замечать черноту в твоей душе. Итак, открой Мне свое сердце и не бойся. Правду говорят: Я - Свет, который сам освещает душу. Но не бойся, ибо он не только освещает, но и разгоняет мрак, и когда этот свет в твоем сердце, он разгоняет все темное вокруг твоей души. Итак, открой Мне свою душу и не бойся. Ибо Сын Человеческий жаждет войти в сердца людей, но по природе Своей Он не может войти без приглашения".

Вода

Иисус не волновался. Иисус, задумавшийся над каким-то вопросом или трудной ситуацией, напоминал колодец, в который бросили камушек: ждешь всплеска воды, но ни-чего не слышишь. Камушек падает, падает, но никак не долетит до воды. Когда же берешь из этого колодца воду, видишь, что ее там очень много. Вот так и Иисус реагировал на сложные проблемы и обстоятельства: с внешней невозмутимостью. Он давал ответ и решал проблему так, как было лучше для Духа всех тех, кто был к ней причастен. В Иисуса, как в колодец, фарисеи бросали камень за камнем и ни разу не услышали плеска воды, хотя люди постоянно и сполна черпали из него живую воду, чтобы освежиться, омыться и утонуть.
Иисус держался внешне хладнокровно, или, как говорят, Его действия нельзя было предсказать. Сталкиваясь с мирскими заботами, Он не обращал внимания на пустяки, не волновался и не возмущался; никто не мог польстить Ему или оскорбить. Не выказывая эмоции, Он, скорее, был свидетелем происходящего и действовал, побуждаемый Своим собственным бесконечным состраданием. Импульсом к действию служило для Него не взаимодействие с миром, а был Он сам.
Можно даже сказать, что Он вообще не действовал, а, как сам Он выражался, во всем следовал воле Своего Отца. Не он, а Отец действовал через Него. Когда Иисус говорил, двигался или решал, по какой дороге идти или что сделать, Он не задумывался, не медлил и не колебался, не отделял предмет от цели. Мы говорим: "Я сделаю то" или "Я сделаю это", а Иисус просто делал.

Распятие

Когда они вели Его к месту распятия, шедшие впереди римляне спрашивали нас: как же Бог позволит, чтобы в него плевали бы, убили и издевались бы над нашей верой? Мы не возражали. Но все же я тоже хотел, чтобы в ту последнюю бесконечную ночь в Гефсиманском саду Иисус призвал Свои силы и поразил Своих врагов тут же на месте, чтобы слава Его (и наше сознание Его славы) прошла бы по всему миру...
Я представлял себе ангелов с огненными мечами, спускающихся с небес и подпаливающих дома священников, сам Храм... и тут я уснул под эти видения. Но Иисус не спал. Он не воспользовался оружием, которое дал Ему Отец, и не вознегодовал на Свою судьбу. Вместо этого в ту последнюю бесконечную ночь в Гефсиманском саду Он спокойно принял решение идти вперед навстречу Своему предателю и толпе главных священников, старейшин и палачей. А они придут от имени Смерти, чтобы казнить Его, потому что у них самих мертвы души и они сами рабы смерти...
Иисус же был олицетворением самой Жизни, реальной и вечной. Поэтому они и пришли убить Его; ибо, поглощенные предрассудками и тенями прошлого, не могли вынести свет настоящего в лице Иисуса. Столкнувшись с живой светоносной сутью, они ощутили бремя собственного небытия и потому хотели убить Его.

Путь

Он действительно Сам Себя распял. Со стороны это выглядело иначе, но если вы знаете, кто Он на самом деле, то согласитесь, что так оно и было: Он распял Себя. Иисус хотел Своим поступком открыть путь в Царствие Божие внутри нас. Этот путь был закрыт нашим маленьким тщеславным "эго" и предубеждениями. Хотя немногие, подобно Иоанну Крестителю, открыли Его для себя благодаря своей приверженности истине и раскаянию, но для массы людей Он был недоступен, словно загорожен железным занавесом.
Иоанн, как я слышал, сказал: "Зачем это нужно? Правильнее было бы предоставить людям самим решать свою судьбу, ибо они ничего не ведают о борьбе за истину, о раскаянии, которое может очистить душу, и смеются над теми, кто истину ищет".
Но Иисус сказал: "Нет. Я пришел, чтобы это сделать, и сделаю. Сделаю в Израиле, где находятся ведущие туда врата, в Иерусалиме, где лежит ключ к тем вратам; сделаю это распятием, ибо нет другого способа". Так Он и поступил - открыл путь в Царствие Божие во внутренней незримой вселенной Духа, а мы только видели человека на кресте, окруженного в жаркий день стражей и ворами, видели в осязаемом внешнем мире.

Голгофа

Страдал ли Он? Я не могу сказать. Думаю, в тот день Он страдал и не страдал на кресте.
Лицо атлета искажено, его дыхание умерло, мускулы напряжены, ноги подкашиваются, но его истинная суть сосредоточена на победе, а не на боли.
Происходило ли нечто подобное с Иисусом на кресте? Я видел, как Его вели на Голгофу, и могу засвидетельствовать, что Он не страдал, как страдал бы человек. Может ли вообще страдать Божество, как это свойственно людям, ведь оно воплощение истины, а истина - это радость. Но тем не менее, могу ли я утверждать, что Он совсем не страдал, если они жгли Его плоть и насмехались над Его терновым венцом, а в глазах Его Матери я видел ужас?
Думаю, Он страдал и не страдал на Голгофе. Возможно ли было не чувствовать боль и унижение такой смерти? И все же природа Духа - радость, а Иисус был неотделим от Духа. Более того, Он и был Дух. Так что возможно, Он созерцал свои страдания как бы отстраненно, и Его душевные силы были поглощены выполнением возложенной на Него миссии. Или же Он испытывал радость состояния, когда все переживание преображается? Тогда Он как бы и не страдал, и не наслаждался страданием, а просто оно и не было таковым - в нашем понимании. В Его же понимании страдание перевоплотилось в нечто такое, чему у нас нет названия, ибо мы не знаем такого опыта.
Ошибаются те, кто рассуждают о Его страдании, ибо не понимают, что Иисус подвергся распятию ради нас, Он пережил ту драму, чтобы мы не страдали. Отчасти Он подвергся распятию из-за того, чтобы мы избавили себя от страдания. Поэтому глупо и неверно воображать, будто мы можем или должны воздать Ему, предаваясь скорби или подвергая себя страданиям. Это нездорово, ошибочно и противно тому, чего Он желал.
Но будь эти люди там во время распятия, они бы рассуждали более здраво и не захотели бы подражать Ему. Они поняли бы, что это было бы противно стремлениям души. В своем невежестве они думают, что если мысленно проследуют за страданиями, вообразят, как Его истязали и распяли на кресте, почувствуют, будто сами подвергаются тем же мукам, то это будет угодно Господу и приблизит их к Нему. Но если бы они знали о своем Духе, то поняли бы, как противно такое самоистязание. Ведь Христос пришел для того, чтобы заложить не культ страдания, а культуру радости.

Радость

Иногда Иисус облачался в одежды печали, однако Он носил в Себе радость. Хотя, проклиная книжников, Он гневался, но в Себе Он лелеял радость. Хотя они надели Ему терновый венец, Его сутью оставалась радость. Хотя они давали Ему пить уксус, чтобы в последние минуты жизни Он испил ее горечь, в Нем по-прежнему лучилась радость. Хотя они обставили Его мраком своей сути, но свет радости в Нем не угасал. Хотя Он и умер среди преступников, проклятый священниками, поруганный толпой, отвергнутый или осужденный теми, кого пришел спасти, Он воплощал Собой блаженство, счастье, которые выше всякого страдания. Он был чистой радостью, был любовью.

Драма

Все же мне невыносимо было видеть нашего Господа на кресте, как Его судил и пытал весь мир, который должен был бы поклоняться Ему как своему Спасителю. Я был в отчаянии. Мой гнев был безнадежен, и я чувствовал себя абсолютно беспомощным, как муж при родах своей жены. Мне хотелось остаться наедине со своими смятенными мыслями. В то же время мне казалось, будто я попал на тихий остров, и в уединении воспринимал собственные мысли отрешенно, потому что внутренне был спокоен. Итак, нутром я чувствовал эфемерность происходящего, и я ушел на Масличную Гору.
Там, в пещере, я увидел Иисуса Христа, тогда как Его распинали на Голгофе. Я не мог вымолвить ни слова. Он приветствовал меня, и я понял, что, сколько бы я ни размышлял о Нем, Его божественная природа была для меня недосягаема. Когда я теперь рассказываю об этом моим друзьям, то многие мне не верят. Они судят о Христе по себе и думают, что для Него распятие было тем же, чем было бы и для них. Они воображают, что Христос, олицетворяющий собой Логос, рожденный девственницей, исцеляющий больных, изгоняющий бесов и воскрешающий мертвых, ходивший по воде и обладавший великим даром прощения, был вместе с тем всецело во власти Своих врагов, не отстранялся от Своего распятия и был им поглощен. Однако на самом деле Иисус шел к Своей собственной святой цели, подвергая Себя распятию, и только случайно Его казнь совпала с намерениями Каиафы и священников.
"Людям в Иерусалиме казалось, что Меня бьют палками, - сказал Он. - Они увидят, как Мне дадут уксус, как пронзят копьем, и подумают, что Я умер. Но это просто драма, которая разыгрывается для них, не более".
"Такая драма, перевоплощение нужны мужчинам и женщинам, дабы получить знание и утешение через те символы, которые Я даю им, и продвинуться вперед на пути к Духу. Это пьеса о Боге, в которой Я принял человеческое обличье и разыграл драму, дабы Человек уразумел, что он - Дух, и более того, он должен стать Духом, ибо Дух бессмертен в любови и радости. Чтобы открыть человеку путь к Духу, Я разыграл драму распятия. Не отчаивайся, ибо без фарисеев не будет игры света и тьмы; без искушения в пустыне, без несчастий и превратностей судьбы и насмешек, без предательства и суда и, наконец, без этого распятия Человек не лицезрел бы драмы. Не бойся, ибо происходящее на Голгофе - иллюзия, а не реальность, как полагают те, кто распял Меня. Это реальность, но в ином смысле, то есть драма, которую можно постичь только умом души, любовью сердца. Цель драмы - совсем не то, о чем мечтают Мои палачи. Они воображают, что связали Меня своим законом, наказанием, терновым венцом, железными гвоздями, крестом и гробницей, которую приготовили для Меня, но Я - сама свобода и пришел в мир доказать это. Они думают, что на кресте полностью лишили Меня возможности действовать, однако Я наделен полной свободой действий в том смысле, которого они не ведают. Они думают, что навязали Мне свою волю, однако Я - тот, кому нельзя ничего навязать. Так что и ты не навязывай Мне свои идеи и свою жалость, ибо Я превыше этого. Они думают, что убивают человека, однако как раз в эту минуту тем, кто ищет истину, Я предоставляю шанс вечной жизни. Они думают, что предают Меня тьме, однако как раз в эту минуту, Иоанн, Я становлюсь чистым светом".

Спасение

Иисус был нашим Спасителем. Мы были рабами прошлого, ибо совершили грехи, которые потом сказались на нас, ограничивая нашу свободу. Мы были заложниками будущего, ибо последствия наших поступков ограничивают нашу жизнь. Когда же Иисус открыл в нашем сознании врата между прошлым и нашими предубеждениями, с одной стороны, и нашим маленьким "эго" и будущим, с другой, Он освободил нас.
Однако и поныне не всякий проходит в эти врата. Некоторые, а порой и многие из Его последователей, восклицают, точно тот раб, который по прихоти своего хозяина к старости был освобожден: "Но что я буду делать? Куда я пойду? Это единственная жизнь, которую я знаю"...
Огненными буквами выведены на тех воротах слова: "Тот, кто проходит здесь, должен сначала простить". Не сковывать нас более законами морали, а простить нас и дать нам дар прощения, - вот в чем миссия Иисуса... Таким же образом Он простил и нас. Простил не только тех, кто хотел убить Его, не только солдат на Голгофе и двуличных лицемеров, фарисеев, не только жестокую и зверскую толпу, которая единственно ради развлечения требовала Его крови, но простил и прощает всех мужчин и женщин, которые ежедневно приносят в жертву своей надменности и раболепству, своей жадности и похоти принцип истины, воплощенный в Нем. Он сказал: "Вы должны простить себя. Вы должны просить прощения у Бога Отца вашего за ваши грехи. Вы должны простить тех, кто грешил против вас. Я говорю вам, что хотя весь мир считает, что прощение - не оружие, однако оно гораздо сильнее и меча, и пращи, потому что ими можно ранить друг друга, а прощением - излечиться от ран".
Ведь действительно, не простив тех, кто ранит нас, разве можем мы быть свободными? Можем ли быть спокойны, как бы нас хорошо ни охраняли? Без прощения что есть любовь? Без прощения можем ли построить Новый Иерусалим? Без прощения что общего у нас с Христом, как бы твердо мы ни верили в христианство?

Просьба

[С Масличной горы] я вернулся к кресту на Голгофе. Иисус, казалось, все это время был погружен в размышления. Он открыл глаза и огляделся. Он заметил меня и Свою Мать, которая стояла рядом, и заговорил тихим, но твердым голосом. Сначала Он обратился ко мне: "Се, Матерь твоя!", а потом - к Марии: "Се, сын твой!", и Она посмотрела на меня с великой любовью.
Взгляд Марии вернул мне уверенность, ибо несмотря на видение на Масличной горе, как только я взглянул на распятого Христа, то снова засомневался в себе и в нашей силе против сил зла. Может быть, причина была не столько в злой воле фарисеев, солдат и толпы, которая казалась такой страшной, сколько в виде мужчин и женщин, спешащих мимо по своим делам, совершенно равнодушных и не понимающих значения того, что происходит рядом с ними.
Когда я вернулся, увидел все снова, то подумал: "Пусть злые души участвуют в драме, а невежественным нет дела до всего происходящего..." Однако взгляд Марии рассеял мои сомнения. Сначала мне показалось, что Она постарела, стала более тщедушной, чем раньше, но теперь я увидел в Ее глазах силу, о которой прежде не подозревал. Это была возвышающая и поддерживающая сила, подобная той, с помощью которой Солнце освещает небеса, Луна вращается вокруг земли, времена года сменяют друг друга и цветет все живое. Казалось, Мария все понимает, во все проникает и стоит выше всякого невежества и зла. Я стал заботиться о Ней. Мы покинули Иерусалим и отправились к Тивериадскому озеру, к морю Галилейскому. Но значение слов Христа я понял позже.

Вечная жизнь

Небо покрылось тучами, и много часов подряд на нем не было видно ни зги, словно свет навсегда покинул мир. Все это время наш Господь не открывал глаз. Потом Он открыл их и объявил сильным голосом: "Свершилось," и тело Его обмякло. Пытка распятием закончилась.
Говорили, будто Он выкрикивал слова псалмов Давидовых: "Боже мой, Боже мой, для чего Ты Меня оставил?", - но это не так. Я могу засвидетельствовать как очевидец, что Он никогда этого не говорил. И не мог бы, потому что эти слова противоречили бы всей Его сущности. Однако, возможно, люди почувствовали, что слова Давида говорят о распятии и, в конце концов, поверили, что Иисус их произнес. Возможно также, что они сами чувствовали себя покинутыми, когда Мессия, за которым они последовали, погибал на их глазах на кресте, и приписали свое отчаяние Иисусу, а в памяти у них запечатлелись собственные чувства.
Но Иисус и не подумал бы, что Он может быть покинут Богом, потому что Сам был Божеством. Он не молил о спасении, потому что именно через распятие и нес спасение. Хотя наш Господь подготовил нас заранее к этому событию, сказав: "Сын Человеческий должен совершить то, что предназначено", - подразумевая, что Его ждет крест, нам трудно было понять, почему это происходит, и мы не могли не поколебаться в нашей вере, не предаваться печали, не испытывать ненависти к властям или не жаждать отмщения. Было трудно устоять перед искушением отчаяния, и хотя Господь говорил, что все подвергнутся искушению прежде, чем смогут войти в Царствие, все думают, что искушение придет в виде удовольствия, а не боли. Так что мы были застигнуты врасплох и поглощены ощущением потери. Было трудно держаться отстраненно от внешних проявлений распятия, когда казалось, что наш Господь действительно тот человек печалей, который предстал Исайи. Но если бы мы прониклись только внутренней сутью события, то увидели бы Его таким, какой Он есть: Спасителем, львом Иудеи, князем мира.
Извне распятие казалось наказанием, возможно, за все страдания творения мира, а изнутри - освобождением от страдания. Человек не хочет страдать, но он то и дело создает условия для страдания: мечется направо, налево, связывает себя поступками и желаниями, ожиданиями, эмоциями, плотью, материей, понятиями - всяческими нереальными вещами, из чего и рождаются его муки. Но Иисус открыл внутри сознания человека ворота в вечное бытие Духа, куда нет доступа страданию...

Признание

Я часто думаю о том, как Иисус появился перед нами после Своего воскресения. Хотя Он стоял в саду, прошел через Еммаус, появился на берегу Моря Тивериадского, но прибыл осторожно и никто не узнал Его, кроме учеников, да и это было им нелегко...
"Будьте бдительны и молитесь, - сказал нам Господь... - Будьте бдительны, чтобы бодрствовать и возделывать свой ум,... чтобы нас не могли обмануть и увести с пути истинного лжеХристосы".
Они тоже придут, сказал Иисус, и будут продавать свою правду за деньги, и люди будут покупать ее. Они объявят, что Царствие находится слева или справа, и люди поверят им. Некоторые якобы будут творить чудеса и исцелять, и люди пойдут за ними, не понимая разницы между их дьявольской магией и властью Бога, не видя, что их чудеса материальны, и их исцеление - яд для души. Многие ищущие подпадут под чары, будут петь и танцевать или креститься и молиться, выкрикивая: "Господи! Господи! Мы следуем за Господом!" - и ступая по дороге в ад. Если же мы будем бдительны и преданы истине, уверял Христос, мы не обманемся.

Дверь

Иисус сказал после воскресения: "Если Я расстанусь с вами в этом мире, то в действительности никогда не оставлю вас".
"Но где же Ты будешь, Господи?", - спросил Натаниэль из Каны.
Иисус внимательно посмотрел на нас, приложив палец к середине лба. "Я буду здесь, - ответил он, - здесь находятся нервы глаз, образующие крест, Мое место внутри вас. Здесь Мой дворец, украшенный алмазами, здесь Мой тронный зал, здесь Я буду пребывать в тех, кто принял Меня и любит Меня. Здесь Я буду действовать на ваши предубеждения, дабы рассеять их, здесь ваше маленькое "эго" будет распылено благодаря моему состраданию, и здесь Я зажгу лампу, которая будет светить и наполнять ваше существо любовью. Здесь же и дверь в Царствие Божие, которую с помощью Своего распятия Я отпер.
Но кто глух к Духу, к тем и Я глух. Кто неправильно распоряжается собой, кто смотрит с прелюбодеянием, кто не прощает, кто нарушает покой, кто все время гневается, кто ненавидит братьев своих или кто фанатичен, - от тех Я ухожу. Пользуйтесь своим зрением мудро, и прощайте, прощайте, прощайте и творите мир, и Я всегда буду бодрствовать с вами, здесь, на Своем месте, между ваших глаз". Фома мне потом сказал, что Он имел в виду Аджна-чакру.
Более того, Он посоветовал нам оставаться в Иерусалиме, имея в виду Иерусалим - город сердца. Оставаться и быть внимательными: не выходить на дороги, ведущие вправо или влево, не выходить за стены. Дух живет в сердце. И что бы мы ни говорили, мы должны говорить голосом сердца; что бы мы ни думали, мы должны думать мудростью сердца; чем бы мы ни занимались, мы должны на все смотреть глазами сердца; что бы мы ни делали, мы должны вкладывать в творение рук своих сострадание сердца, дабы Дух мог лучше себя проявить в нас.

Пятидесятница

В день Пятидесятницы мы собрались в одном доме в Иерусалиме: десять учеников и я, Матфей, Саломия, Руфь, Мария Магдалина и Дева Мария, Мать Христа. Мы поговорили немного о том, что нужно сделать, и Мать Мария твердым голосом призвала нас замолчать и раскрыть свои ладони. Мы повиновались, и тогда будто ветер молчания поднялся в комнате и нежно окутал каждого из нас. Я почувствовал, как что-то шевельнулось в моем сердце, потом показалось, будто что-то поднимается по всему моему телу и навевает покой в моих мыслях, и вокруг воцарился чудесный мир. На темечке я уловил шевеление, будто горело пламя, но не грело.
Позже и остальные подтвердили, что ощутили то же самое: одни сильнее, другие слегка, в зависимости от их состояния. На ладонях обеих рук мы ощутили легкий ветерок, хотя в комнате было безветренно, и следы огня, хотя его и не было.
Мария научила нас языку ветра и огня: как с помощью движений рук или молитв, обращенных к нашему Господу и к Духу Святому, управлять прохладным дуновением тишины в нашем теле и рассеивать излишние тепло и холод, которые там скапливаются как следствие наших проблем. А ветер - это пневма, рух, это прохладное дуновение Святого Духа.
Хотя каждый из нас и почувствовал себя очищенным, но мы все же стали потом сомневаться и в словах Марии и в том, что произошло. Многие последователи Христа не понимали нового языка жестов: одни думали, что мы сумасшедшие, другие смеялись, и большинство заявляли, что это несовместимо с учением Иисуса. В то трудное время такая реакция не могла не подействовать даже на самых сильных из нас, и мы впали в уныние и ушли в себя. Постепенно мы растеряли многие из тех жестов и молитв, сам ветер молчания стал казаться выдумкой и, в конце концов, покинул нас на долгое время. Мария же потом долго не говорила на людях о прохладном ветре, но, как казалось мне, смотрела на нас как мать, которая пыталась научить своего ребенка тому, что он еще не готов уразуметь.

О Марии

Сразу после воскрешения, когда я был Марии как сын и жил у нее, я мечтал когда-нибудь снова заговорить с Иисусом. Я думал, как бы поскорее пойти распространять Евангелие, подобно моим братьям, а Его Мать оставить на попечении кого-нибудь... Я мечтал уйти, и вместе с тем боялся. Но желание уйти было сильнее и брало верх.
Мысленно я об этом беседовал с Иисусом, то ли Он как-то улавливал мои желания и отвечал: "Благословен ты, остающийся здесь".
"Да, - говорил я, - но меня беспокоит, что наша вера будет утрачена, если мы не будем нести ее людям. Меня беспокоит, что сгинет семя, которое Ты посеял". Он же выговаривал мне и спрашивал, неужели я думаю, что, однажды посеяв семя истины, Бог позволит; ему умереть?...
"Но почему Ты говоришь, что я, остающийся здесь, благословен? - спросил я. - Разве не был бы я более полезен, если бы проповедовал Евангелие либо здесь, либо в других краях?"
"Люди думают, что от них больше пользы Богу, когда они на базарной площади произносят речи от Его имени. Но если от них нет никакого толку даже их ближним, как же они могут оказаться полезны Богу? Люди понятия не имеют о своем Духе и воображают, что, возводя храмы, приносят пользу Богу, пытаясь заключить туда Его и поклонение Ему. Но они не могут понять, что весь мир и есть храм Божий, а жизнь человека - Его алтарь".
Я в третий раз спросил, почему благословен я, остающийся дома. Но на сей раз Иисус не ответил, а лишь посмотрел на меня внимательно, я бы сказал, с суровой печалью, и тут я пробудился. Пробудившись, я понял, кто такая Мария и почему я благословен...
Она пекла хлеб на кухне. Я стоял в дверях и тихо говорил сам с собой: "Теперь я знаю, кто Ты. Ты - Мать мира. Теперь я знаю, кто Ты. Ты - Дух Святой. Ты - мать моя. Не давай мне повторять глупости в моей жизни после жизни, ибо теперь мне ясно, что я пребывал в заблуждении. И оно было вездесущим. Я был рядом с Тобой и, вместе с тем, вдалеке. Я ел Твой хлеб, но ничего не чувствовал. Я видел, что Господь наш старается угодить Тебе во всем, что бы Он ни делал, видел славу в Нем, но все же воспринимал вас только как мать и дитя. Я слушал, но не слышал. Как же так: мне ведь казалось, что я понимаю, что такое святость, и, оказывается, я все время был у источника святости. Может, Ты тоже источник заблуждения, как говорят учителя с Востока?"
Мне показалось, что я вижу перед собой женщину без возраста, которой не коснулось время, которую не изменил опыт, Она была словно воздушная, Ее любовью был создан мир, и Она с терпением, точно кремень, смотрела на меня и улыбалась. Я, Иоанн, видел улыбающуюся Марию, Мать Христа, в голубом одеянии, но одновременно как бы другим оком я различал Святой Дух, главную силу Бога, которая превыше всяких заблуждений.
Я воскликнул: "Мать, мы дети в Твоих руках! Мать, мы ничего не знаем!"

Тайна

Спустя три дня Она ушла.
Перед уходом я задал Марии много вопросов о будущем и прошлом. Правда, не сразу, ибо в первый день я был погружен в молчание и смотрел на Нее с благоговением. Я служил Ей, как мог, и мысленно корил себя за то, что был невнимателен к Ней раньше и хотел расстаться с Ней. Когда Мария смотрела на меня, я всякий раз ощущал, будто Она касается моей души, как горшечник глины во время лепки. Он месит, мнет ее, придает форму, обтесывает, чтобы вылепить и обжечь сосуд, который будет наполнен водой. Она таким же образом превращала мою душу в сосуд, где хранилась бы Ее благодать.
На второй день повторилось то же самое: в доме, там, где была Мария, бесшумно поднимался ветер и наполнял тишиной мое сердце. Вечером того же дня я почувствовал, что должен заговорить и спросить Ее не только ради собственного удовлетворения, но от имени всех ищущих, ибо предвидел скорый уход Марии. Она смотрела на меня уже не как Царица Небесная, а как Мать, будто хотела ободрить меня.
Я сказал: "Почему же Господь не объявил миру, кто Ты? Почему Ты Сама, будучи среди нас, не объяснила, кто Ты?"
На что Она отвечала: "Я могла бы сказать: если у вас есть глаза, чтобы видеть, вы бы увидели. Если бы вы понимали, кто был Иисус, то знали бы, и кто его Мать. Если бы вы слушали, и ум ваш не был затуманен предрассудками, когда Он говорил о своей Матери, Духе Святом, то знали бы, что та вечная Мать должна быть и этой земной Матерью, которая родила Его, любила, вскормила и так Им гордилась. Если бы вы действительно поняли, что произошло в день Пятидесятницы, знали бы, кто такая Мария. Если бы вы постигли невинность Христа, то признали бы непорочное зачатье и опять-таки поняли, кто такая Мария. Но даже Матфей, как ты знаешь, не мог понять суть этого зачатья, хотя и написал о нем", - сказала Она и как бы пожала плечами.
Я вспомнил споры и диспуты в то время, когда писались евангелия: сначала общее, ныне утраченное, потом евангелия от Марка, Матфея и Луки - все это Мария читала. Я вспомнил, как Марк и Матфей спорили с Ней, как кое-что недооценивали, переоценивали или пропускали. Мы тогда чувствовали, что невозможно передать единство Иисуса, Его человечность, звучание Его голоса, Его юмор, настроение, когда Он медитировал.
"Все-таки, - отвечал я, - если бы Иисус сказал нам прямо, что Ты - Дух Святой, мы бы попытались понять".
"Если бы Он в открытую заявил об этом, Меня бы тоже арестовали, обвинили бы в святотатстве и предали бы смерти... Он бы такого никогда не допустил, потому что Сын Бога по природе Своей всегда повинуется Своей Матери, защищает Ее и старается угодить Ей. Такова Его суть. Если бы они арестовали Меня, Он бы воспользовался Своей властью и обрушил бы на них Свою разрушительную силу и этому, думаю, не было бы конца", - сказала Мария сурово и неколебимо.
Она помолчала, потом продолжила: "Это означало бы, что Его великие старания тоже бы рухнули; поэтому Иисус и не сказал, кто Я. Я же - Дух Святой. Я - Мудрость Соломонова. Я была вначале, Я есть и буду в конце. Я существовала и до начала. Я - основа Божией власти. Это правда: Я - София".

Дух Святой

В воздухе разлился аромат роз. Я преклонил колени перед Матерью Христа и сказал: "Но люди не понимают, что такое Святой Дух. Для одних это то же, что Дух, для других - источник вдохновения, для третьих Сам Иисус - Святой Дух, а для четвертых - это Отец в ином обличьи..."
"Нет, - ответила Она, - люди мало знают о Святом Духе, потому что не приблизились к Нему. Он рядом с ними, Он в них самих, но они так и не приблизились к Нему".
"Я слышала и наизусть знаю их рассуждения", - продолжала Она с усмешкой и сделала жест, будто от чего-то отмахнулась, и опустила руки на колени. Она сидела на стуле в главной комнате дома. "Да, некоторые говорят: 'я люблю' или 'я не люблю' такого-то и такого-то, потому что так мне велит Святой Дух, но они либо путают Святой Дух со своими эмоциями, либо они одержимы. Для других Святой Дух - абстракция. Они считают, что это безличная нейтральная субстанция, далекая от повседневной жизни. Кое-кто говорит: 'Это тайна', - добавила Она со смехом. - Либо представляют его в виде голубки или чего-то в этом роде", - закончила Она, улыбнулась и снова стала серьезной.
"Нет, люди не знают, что такое Святой Дух. Но единственное, что ты должен знать: Он - Мать. Он - Мать, подарившая вам жизнь. Он - Мать, которая любит вас вечно и не хочет ни владеть, ни выбирать. Она чиста и абсолютна в обличии вечного сострадания. Мать хочет, чтобы вы познали себя, причем такими, какие вы есть в действительности, в Царствии Божием. И только Мать может дать вам это знание, это озарение".

Второе рождение

"Так Ты одна даешь то самое знание, которое, по словам нашего Спасителя, освободит нас?" - продолжал я.
"Да, - сказала Мария с нежностью. - Я - та Мать, которая должна дать вам второе рождение. Если бы вы поняли эту фразу, когда Иисус произнес ее, вы бы знали, для второго рождения должна быть Мать. Все очень просто. Но второе рождение не во плоти, а в Духе и совершается в вас самих, через Мое отражение в вас, через пробудившуюся плодотворную и материнскую силу. И это реально. Вы слышали, как мужчины и женщины говорят, обращаясь к учению Христа: 'Мы теперь родились заново'. Но неужели вы думаете, что в действительности так и происходит? Их заявление: 'Мы чувствуем, что заново родились', - эмоционально; их слова: 'Мы в Церкви, значит, мы заново родились', - рассудочны. Однако в том и другом случае их ощущения беспочвенны".
Мария наклонилась вперед, нахмурилась, озабоченно покачала головой и сказала: "Почему же они обманывают самих себя? Почему говорят, что родились заново, когда ничего подобного не произошло? Ищут они истину или нет?"
Мне показалось, что Она ждет ответа, и я сказал, что, по-моему, ищут.
"Почему же они делают подобные заявления, когда еще не преобразились? - продолжала Она. - Это не только самообман, но это еще и опасно. Они играют на руку тем силам, которых не понимают".
Она снова помолчала, выпрямилась на стуле и посмотрела в окно: в саду над кипарисами летал орел.
"Нелегко совершить второе рождение, - сказала Она тихо, будто то ли что-то вспоминая, то ли повторяя в уме строчку какого-то стиха. - Я была девственница, зачала в Своем сердце Господа Иисуса и родила Его. Так это выглядело внешне. Я внутри зачала и родила тебя и других учеников, точно так же, как Своего Сына".
Она озабоченно и серьезно посмотрела на меня и сказала: "Но с вами все обстояло нелегко. Иисус трудился и трудился с вами, однако вы были глухи и жестокосердны. В день Пятидесятницы ваше второе рождение завершилось, но вы все же не поняли, что произошло. Ум ваш не был ясен и все вы упорствовали. Ведь вы - апостолы Христа, и если вы такие, то как же быть с другими?"
"Что же с нами будет?" - воскликнул я, чуть не плача.
"Не спрашивай Меня, что будет с вами, спроси лучше, что будет с миром. Ты знаешь, что сказал Иисус: 'Вы свет мира, но если люди зажигают лампу, они не держат ее под спудом, а ставят ее высоко, чтобы осветить весь дом'. Пусть же весь мир узнает, что ищущие вновь родятся и только тогда войдут в Царствие Божие. Пусть же все знают, что нет другого пути в Царствие, кроме как через второе рождение, но только прежде преобразившись, они его достигнут. Так вот, дети Божиего Царствия, те, кто будут играть в чудесных полях вечности, должны сначала прийти к Матери"...
В кипарисах гулял ветер, и хотя я чувствовал, что спала жара, видел, что спустились синие, как море, сумерки, но все же мне казалось, будто все это происходит не в саду, а в моем сердце. Ветер, деревья, сад, а также мои товарищи на Востоке и на Юге, дети света там, наверху, и Сама Мария - все это в моем сердце. Ни о чем больше я не мог думать и спрашивать и склонился перед ней в молчании.

Кашмир

Ночью я смотрел на свечу, стоявшую у моей кровати, и белое пламя было похоже на Господа Иисуса, а голубой свет по краям чем-то напоминал Марию. Это был ненадолго зажегшийся в мире, очень яркий белый огонь Бога, и он стремился вверх, и в нем, как в фокусе, были сосредоточены Смысл, Истина, Восхождение, Воскресение. Яркий и сильный, он был окружен сиянием, освещающим наши жизни и поглощающим тени внутри нас. Она же была холодным синим огоньком, питавшим Его существование. По своему обыкновению Она не выступала вперед, а отступала назад; не порывалась на первый план, а поддерживала, питая Его; не вбирала в Себя, а расточала сочувствие и милосердие; не привлекала нашего внимания к Себе, но едва заметно в свете дня являла Собой основу, корень, подспорье, шакти, источник Его сострадания. Мария в голубом одеянии была Святым Духом. Между Ними был фитилек человеческой души.
На следующий день Она ушла. Говорят, Она умерла в Ефесе, но это не так.
Попрощавшись со мной, Она ласково, по-матерински благословила меня и сказала: "Мы еще встретимся, когда Я приду, чтобы пробудить мир." И, повернувшись в сторону восходящего солнца, ушла.
Она держала путь в Индию, к подножьям высоких гор, в страну Кашмир, чтобы снова встретиться со Своим Сыном. Иисус ушел именно туда, после того как явился нам у Еммауса, а потом у моря Тивериадского. Он ушел через Андрапу в Битинии, через Месопотамию и Персию, через двор Царя Гондафароса в Таксиле. Он ушел незаметно, позвав с Собой только Дидиму Фому, ибо завершил Свою миссию в Израиле, драма была сыграна, и Он должен был трудиться в других краях...
Только спустя много времени после того, как Он покинул нас, стали доходить вести о пути, которым Он шел, и о Его появлении в Кашмире. К тому времени многие из нас этому не хотели или не могли поверить. Хотя они и убеждали, что верны вечно живому Господу, но не верили, что Он еще жив; хотя в теории признавали Его Господином над всем Творением, но не верили, что Он покинул нашу землю и ушел в другие края с чужими обычаями и языком.
Однажды, когда Фома вернулся на Запад, он подтвердил, что это правда. Он сказал, что Иисус известен в Кашмире как Исса, как Юз Асаф, "Повелитель Исцеленных", и что одни поклоняются Ему как святому или волшебнику, другие - как Исса-месиху, Мессии, третьи - как перевоплощению Шри Ганеши, который есть Бог в обличии ребенка, или Шри Картикейи, его воинственного брата, или в обличии великого Сына Бога-Отца, Махавишну. Мария отправилась именно в Кашмир, и я, Иоанн Богослов, заявляю, что это правда. Именно там, в холмистой местности, Она потом умерла, и там же наш Господь сбросил, наконец, Свое человеческое обличье.

Не от мира сего

Иисус пришел, дабы сделать человека счастливым. Когда Он был с нами, Он всячески старался приобщить нас к счастью именно здесь, в этом мире, сутью которого Он был.
Правда, Он с самого начала стоял выше этого мира, но не презирал его. Он не был слеп к красоте нашего мира и не был глух к тем, кто затерялся в нем. Я вижу Его под кедрами Ливана, за Тибром, с розой в руке, но Он не отвернулся от мира и не смотрит на него сверху, прикрыв рукой глаза, как некоторые и представляют Его себе. Иисус несет благословение на эту богатую землю, радуется ей и хочет, чтобы и мы радовались.
Тем не менее Он вовсе не принадлежал этому миру и хотел, чтобы и мы вели себя так, будто мы не от мира сего. Он говорил: "Будьте прохожими"; "Этот мир только мост. Пройдите по нему, но не стройте на нем свой дом". Тем самым Он хотел сказать нам: "Радуйтесь жизни на этой земле, как радуется путешественник видам, которые открываются ему".
Ведь путешественник не живет в этих краях и не привязан ни к горам и долинам, через которые лежит его путь, ни к тем людям, которых он встречает. В таком случае он может радоваться тому, что видит: Луне, будто отделанной из кварца и недосягаемой; вечернему лазоревому морю, которое никогда не будет ему принадлежать; великолепию звездной ночи, которой никогда не будет обладать; изображениям на старинных монетах, которые не ценятся в других странах; красоте темноокой девушки, которая подает ему сладкую воду в придорожном трактире, смеется и убегает к воротам города с его большими домами, - он никогда больше ее не увидит.
Иисус вовсе хотел не лишить нас этого мира, а только научить радоваться и познать счастье. Он созвал нас из наших домов, увел от наших отцов и матерей, от нашего прошлого, от нашей алчности и нашего рабства, извлек нас из мира как средоточия неприязни или желаний только ради того, чтобы взамен дать нам все. Он приобщал нас к мысли, что мы жители вечности, что мы есть наш собственный Дух. Когда проникаешься этим сознанием, начинаешь видеть мир таким, каков он есть, удаляешься от него по дороге, ведущей домой, или входишь в него впервые. Наше сердце открывается миру, и мы смотрим на его жителей с безграничным состраданием.

вернуться в раздел "Христианство"