 |
 | |
 |
 | |
 | ||
Джатаки об Aссаке, о добронравии,
|
 |
|
Словами "с великим Ассакой-царем..." Будда, что жил в ту пору в роще Джеты, начал свой рассказ о вожделении монаха к оставленной в миру жене. Ибо монах тот на вопрос Его: "Правду ли говорят, монах, что ты охвачен тоскою?", отвечал: "Да, это правда!" А на вопрос: "По ком же тоскуешь ты?" отвечал: "По жене своей, что осталась в миру!"
- О монах! - молвил тогда Будда, - не только ныне ведь испытываешь ты любовное томление из-за этой женщины, но и прежде ввергался ты из-за нее в великое страдание!
И он поведал собравшимся о прошлом. В стародавние времена в городе Летали, что в стране Каши, восседал на троне царь по имени Ассака. А старшую из жен его звали Уббари, и она, обаятельная, превосходно сложенная, ласкающая взор красотою, превосходящею все видимое у людей, уступавшая прелестью разве лишь Богам, была царем любима. И вот она скончалась. С ее смертью погрузился царь в пучину горя и страдания и немного помрачился в уме. Приказал он набальзамирозать тело покойной жены сезамовым жмыхом и в деревянном корыте поставить его под свое царское ложе. Сам же возлег на ложе и лежал так, беспрестанно рыдая, причитая и отказываясь от пищи. Отец с матерью, прочие родичи, друзья и приближенные, брахманы, домовладельцы и иные подданные толпились вокруг него, говоря ему: "Не горюй так, о великий царь! Непостоянно ведь все созданное!" И пытались они, так или иначе, утешить царя, но переубедить его не смогли. И так в тоске провел он семь дней.
Будда же в ту пору жил в предгорьях Гималаев и был отшельником, одолевшим пять сверхзнаний и восемь ступеней сосредоточения. Заостривши внутренний и внешний взор свой, Он обозревал своим божественным оком всю Джамбудвипу. Увидев того царя Ассаку, столь сокрушавшегося, Он решил: "Я должен оказать ему помощь!" Своей чудотворной силой Он поднялся в воздух и, опустившись в царском саду, уселся на священный камень, уподобясь золотому истукану.
А в это самое время пришел в сад некий юный брахман, живший в городе Потопи. Увидев Будду, Он почтительно приветствовал его и сел неподалеку. Будда отнесся к юноше дружелюбно и вопросил:
- Скажи-ка, юноша, предан ли Дхарме ваш царь?
- Да, почтенный, - отвечал ему юноша, - царь предан Дхарме. Только вот жена у него умерла, и он распорядился поместить ее тело в деревянное корыто, а сам лежит и рыдает. Нынче уже седьмой день пошел! Почему бы тебе не избавить царя от такого страдания?! Столь благочестивому и многознающему, как ты, вполне пристало приходить на помощь царям в подобных несчастьях!
- Но ведь Я, юноша, - возразил Будда, - с царем и незнаком. Вот если б он сам пришел ко Мне и спросил, Я бы показал ему место нового рождения его усопшей супруги и побудил бы ее заговорить с ним!
- Тогда, почтенный, посиди тут, покуда я не приведу к тебе царя! - попросил юноша. И, заручившись согласием, он направился к царю. Поведав ему обо всем, сказал: "Надо тебе поехать к тому отшельнику, обладающему даром божественного всевидения!"
Радуясь мысли, что он сможет увидеться со своей Уббари, царь взошел на колесницу и направился к указанному месту. Почтительно приветствовал он отшельника, сел рядом с ним и спросил:
- Правду ли говорят, что ты знаешь место нового рождения госпожи моей?
- Да, это так, великий царь, - отвечал отшельник.
- Где ж возродилась она?
- Из-за того, что в прошлом рождении, о великий царь, опьяненная красотою своею, жена твоя всем прочим пренебрегала и не совершала благостных дел, она обрела новое существование в лоне самки навозного жука и теперь находится здесь, в этом саду.
- Не верю я в это! - воскликнул царь Ассака.
- Ну, тогда, - сказал отшельник, - я тебе ее покажу и заставлю заговорить с тобой!
- Будь посему! - согласился царь.
Тогда Бодхисаттва произнес: "Эй вы, те двое, что скатываете шарик из навоза, явитесь к царю!" И своею божественной силой заставил жуков приблизиться, и те тотчас подползли к царю. Указав на одного, Он промолвил:
- Вот, о великий царь, госпожа твоя Уббари. Оставив свой навозный шарик, она ползет следом за супругом-жуком. Узри же ее!
- Нет, я по-прежнему не верю, почтенный, что моя Уббари обрела новое рождение в лоне самки навозного жука! - воскликнул царь.
- Что ж, Я заставлю ее заговорить! - сказал отшельник.
- Заставь, почтенный! - согласился царь.
Будда, своею божественной силой побуждая самку жука начать разговор, воззвал:
- Эй, Уббари!
- Чего тебе, почтенный? - отвечала та человеческим голосом.
- Как звали тебя в твоем прежнем рождении?
- Я была старшей женой царя Ассаки, почтенный, а звали меня Уббари.
- А теперь кто тебе мил: царь Ассака или жук навозный?
- То, почтенный, - отвечала Уббари, - было мое прежнее рождение! Тогда я с супругом моим гуляла по этому самому саду и наслаждалась всем тем, что имеет форму, звук, запах, вкус или что можно осязать. Но теперь, после того как с кончиною своею я отторглась от прежнего существования, что мне в этом царе?! Нынче я могла бы убить царя Ассаку и кровью из горла его умастить ноги супругу моему, навозному жуку!
И, говоря так в присутствии всей царской свиты, она человеческим голосом спела:
- С великим Ассакой-царем,
Любимым, мужем дорогим,
Взаимной страсти полные,
Гуляли некогда мы тут!
Но боль и радость прежних дней
Затмилась новым бытием,
Вот почему навозный жук
Милей мне Ассаки-царя!
Услыхав ее речи, царь Ассака понял, что скорбел напрасно. Там же, в саду, он распорядился, чтобы мертвое тело вынесли вон из опочивальни. Потом омыл себе голову, почтительно простился с Бодхисаттвой и воротился в город. Избрав другую царицу старшей женою, он продолжал править царством в соответствии с Дхармой. Будда же, наставив так царя и освободив его от тоски по умершей, удалился назад в Гималаи.
А, завершая свое наставление в Дхарме, Он явил слушателям Четыре Благородные Истины* и истолковал джатаку, связывая перерождения:
- Уббари в ту пору была оставшаяся сейчас в миру супруга монаха, царем Ассакой был этот самый тоскующий сегодня монах, а отшельником же был Я сам.
* Четыре благородные Истины: 1) дукха: "Жизнь есть страдание"; 2) самудая: "Желание - источник страдания"; 3) ниродха: "Отсутствие желаний и привязанностей прекращаются страдания"; 4) марга: "Восмеричный Путь способствует прекращению страдания".
"Добронравье - благо миру" - это произнес Будда в роще Джеты по поводу некоего брамина, что решил испытать, за добронравие ли его ценят. Жил он при дворе царя Кошальского, был мирским приверженцем Учителя, неукоснительно соблюдал пять обетов и к тому же отлично знал три Веды. Царь весьма уважал его за добронравное поведение.
А брамину как-то раз пришло на ум: "Почему это царь так отличает меня среди всех прочих браминов? Откуда в нем такое почтение ко мне? Оттого ли это, что я - брамин, происхожу из известного северного рода, отлично знаю свое дело, богат? Или же он уважает меня за мой безупречный нрав? Надо бы это узнать."
Возвращаясь однажды с царского приема к себе домой, он без спросу взял со столика менялы одну каршапану. Меняла из почтения к брахману не посмел и голос подать. Назавтра брахман взял две монеты. Меняла и это стерпел. Тогда на третий день брахман загреб монет полную пригоршню.
- Ты это что ж третий день кряду грабишь казну! - возопил меняла и трижды прокричал: "Я поймал расхитителя царской казны!"
Сбежались слуги, прикрикнули: "Долго же ты носил личину добродетели!" Дали ему две-три затрещины, скрутили руки и притащили к царю.
- Как же ты, брамин, решился на такое безнравственное дело! - расстроился царь и приказал: "Ступайте, накажите его по закону".
- Я - не вор, государь, - возразил брамин.
- Чего же ради ты тогда таскал деньги со стола у моего менялы?
- Государь, ты всегда меня уважал, и мне захотелось проверить за что: за мое ли хорошее брахманское происхождение, за ученость и прочие достоинства, или же за мой безупречный нрав. А теперь мне уже не в чем и сомневаться: ты меня уважаешь за нрав и ни за что иное, иначе ты не приказал бы сегодня меня наказать. Так что теперь я уверен, что самое высокое, самое ценное в мире - чистота доброго нрава. А рассуждая дальше, если я буду, как мирянин, жить в своем доме и потакать своим страстям, то не всегда смогу блюсти свой добрый нрав, поэтому я намерен сегодня же пойти в рощу Джеты и принять постриг у Пробужденного. Дай мне на это свое согласие.
Царь дозволил. Брамин, не заходя домой, направился в рощу Джеты. По пути к нему подходили его родственники, близкие, друзья и пытались отговорить, но он остался непоколебим. Явившись к Будде, брамин сказал, что хочет принять у него постриг. Принял он от Учителя и постриг, а со временем и посвящение, в монашестве же даром времени терять не стал и обрел святость через духовное прозрение. С тем он и пришел к Учителю и объявил: "Почтенный, я достиг совершенства в монашестве".
О том, что он достиг конечной монашеской цели, стало известно многим подвижникам, и вот как-то раз в зале для слушания Дхармы завязался разговор о его достоинствах: "Знаете, почтенные, этого брамина? Раньше он служил при дворе царя Кошальского, а потом удостоверился, что главное в жизни - это безупречный нрав, ушел от царя и стал святым".
Будда пришел и спросил: "О чем это вы беседуете, монахи?" Те рассказали.
- Не один этот брамин, о монахи, выяснив, что нравственность - главное, принял монашество и помог тем себе, - заметил Будда. - Такое и прежде случалось с умными людьми.
И он рассказал о былом. Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва был в ту пору его придворным жрецом. Был Он от природы щедр, склонен к нравственному поведению и неукоснительно соблюдал пять обетов. Царь очень Его отличал. Одним словом, все было так же, как и теперь. И вот Бодхисаттву, когда Он третий раз взял денег со столика у менялы, скрутили и потащили к царю. А по дороге ему встретились заклинатели змей. Они заставляли змею танцевать, а для того теребили ей хвост и шею и дергали за голову.
- Не надо так делать, любезные, - сказал им Бодхисаттва. - Змея ведь может и укусить, а укус ее смертелен!
- Нет, брамин, - отвечали заклинатели. - Змея у нас добронравная, она хорошо себя ведет, тебе не в пример! А вот ты попался на злонравии, на преступлении, то-то тебя и тащат к царю как грабителя казны.
"Вот так так! - подумал брамин. - Даже кобру, и ту, если она никому не вредит, никого не кусает, считают добронравной. Сколь же высоко должно цениться добронравие в людях! Очевидно, именно добронравие - главное в этом мире, и нет ничего его выше".
Тут его привели к царю.
- Что случилось, любезные? - вопросил царь.
- Государь, это вор. Его изобличили в хищении твоей казны.
- Покарайте его по закону.
- Нет, государь, я - не вор, - возразил брамин.
- А почему тогда деньги брал?
Бодхисаттва все ему объяснил и подытожил:
- Я вздумал проверить, что же главное, что высшее в этом мире, и удостоверился, что это добронравие. Но и то не так важно. Оказалось, что даже змея ядовитая, когда не вредит никому и никого не кусает, считается добронравной:
Добронравье - благо миру,
Выше блага нет на свете.
Глянь: и кобра добронравна,
Коль кусаться перестала!
Тут Бодхисаттва отпросился у царя со службы и решил немедля стать подвижником. Идя мимо бойни, он заметил, что какой-то ястреб взмыл в воздух с куском мяса в клюве. Тотчас налетели на него со всех сторон хищные птицы и давай клевать его и когтить. Ястреб не выдержал и выпустил мясо, а другой подхватил кусок на лету, но удержать не смог, и на него насели остальные. Так и пошло: то один ухватит мясо, то другой; и тут же на удачника кидаются все разом, а стоит ему выпустить кусок, его оставляют в покое. Видя это, Бодхисаттва подумал: "Право, услады наши в этом мире подобны куску мяса! Пока ты держишься за них, тебе плохо, а стоит лишь отбросить, тогда найдешь покой.
Едва ухватит коршун мясо,
Как остальные налетают
И заклевать его готовы.
А только выпустит поживу -
Его в покое оставляют".
Пошел он дальше и заночевал уже за городом, в каком-то деревенском доме. Была в том доме рабыня Пингала, и как раз той ночью у нее было назначено свидание с мужчиной. Вечером она омыла ноги господам, а когда те улеглись спать, села на пороге дожидаться милого. Просидела она так впустую всю вечернюю стражу, потом и полуночную, все ждала, что он вот-вот придет. И лишь к рассвету поняла, что ждать уж нечего, и, потеряв надежду, легла и уснула. Видя это, Бодхисаттва подумал: "Покуда у нее была еще надежда, что милый на свидание придет, она сидела и ждала. А теперь поняла, что ждать нечего, отчаялась и спит себе спокойно. Выходит так, что пока есть надежда утолить желание, человек страдает, а как надежда его оставит, так он и обретет покой и счастье.
Спит счастливо, потеряв надежду!
Счастье не в надежде - в исполненье.
Потеряла Пингала надежду,
Потому и спит теперь спокойно".
На следующий день ушел он из деревни, углубился в лес и увидал подвижника в глубоком созерцанье. "Ни на этом свете, ни на том нет счастья выше, чем то, что обретаешь в созерцании, - подумал Бодхисаттва. -
И в этом мире, и в посмертном
Всего превыше созерцанье.
Ведь созерцатель безмятежный
Зла никому не причиняет".
Там, в лесах, он и остался; сделался по древнему обычаю подвижником, научился созерцанию, обрел сверхобычные способности и после смерти сопричислился к обитателям миров Брахмы.
Закончив это поучение, Будда связал перерождение:
- Придворным жрецом был тогда Я сам.
"Как змея сменяет кожу..." - это сказал Будда, пребывая в роще Джеты, по поводу одного домохозяина, у которого умер сын.
Будда пришел к нему домой, а хозяин встретил его, усадил.
- Что, милый, горюешь? - спросил Он.
- Да, почтенный. С тех пор как сын мой умер, все и горюю.
- Что поделаешь! Что может разрушиться - непременно разрушится, что может погибнуть - непременно погибнет. Не у одного тебя так, да и не только в этой деревне. Ведь во всех безграничных вселенных, во всех трех видах существования ты не найдешь бессмертных. И нет ничего составного, что навечно осталось бы целым. Всем существам суждено умереть, а всему сложному - распасться. Вот и в древности случилось так, что когда у мудрого человека умер сын, он не стал горевать, он помнил: "Погибло то, чему и суждено погибнуть".
И по просьбе домохозяина Будда поведал о былом. Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва тогда родился в браминской семье в деревне у ворот Варанаси. Был Он главой семьи и зарабатывал на жизнь земледелием. И было у Него двое детей: сын и дочь. Когда сын Его подрос, Бодхисаттва женил его на девушке из подходящей семьи, и всего стало в их доме шесть человек: сам Бодхисаттва, Его жена, сын, дочь, сноха и рабыня. Жили они все в мире и добром согласии.
Всем своим домочадцам Бодхисаттва давал такие наставления: "Одаривайте нуждающихся, чем только можете, не преступайте обетов, совершайте обряды упосатхи. А главное - не забывайте о смерти, хорошенько запомните, что всем вам суждено умереть. Ведь всем нам достоверно известно, что мы умрем, а вот сколько мы проживем - никто не знает. Ничто составленное из частей не вечно и может разрушиться, поэтому пуще всего берегитесь беспечности!
Остальные внимали Его наставлениям и старались не предаваться беспечности и постоянно помнить о смерти.
И вот однажды Бодхисаттва пришел с сыном на поле пахать. Сын сгреб в кучу всякий мусор и поджег его. Невдалеке в муравейнике сидела кобра, и дым начал есть ей глаза. "Это он нарочно подстроил!" - разозлилась она, выползла наружу и укусила его всеми четырьмя ядовитыми клыками. Сын тут же упал и умер.
Бодхисаттва заметил, что он упал, остановил быков, подошел, посмотрел. Видит - сын мертв. Тогда он взял тело, перенес его под дерево и одел, но не плакал, не причитал. "Разрушилось то, что должно было разрушиться, - твердо помнил он. - Умер тот, кому и была суждена смерть. Ведь ничто составное не вечно, все должно кончиться смертью". Так он, держась мысли о бренности всего сущего, снова стал за плуг.
Мимо поля проходил знакомый. Бодхисаттва окликнул его:
- Приятель, ты не домой ли?
- Домой.
- Тогда будь добр, зайди и к нам и передай моей жене, что сегодня еды на двоих не понадобится. Пусть принесет только на одного, да пусть приходит сама, а не посылает, как обычно, рабыню. А лучше пусть приходят все четверо, пусть наденут чистую одежду и возьмут с собою цветов и благовоний.
Тот все в точности передал.
- Кто это такое сказал? - спросила браминка.
- Твой муж, уважаемая.
"Значит, сын мой умер", - догадалась она и даже не содрогнулась: она научилась владеть собой. Оделась она во все чистое, взяла цветы и благовония, велела еду захватить и пошла со всеми на поле. И ни один из них не стал плакать и причитать. Бодхисаттва поел под тем же деревом, где лежал покойник; потом они собрали дров, уложили покойника на погребальный костер, забросали его цветами, умастили благовониями и костер подожгли. Ни у кого и слезинки не показалось: все собою владели, все помнили, что смерть неизбежна.
И от пыла их добродетели Индру стало припекать снизу на его троне. "Кто это хочет лишить меня престола?" - задумался Он и скоро понял, что донимающий его жар исходит от пламени их достоинств. Он порадовался за них и решил: "Спущусь-ка Я к ним и тем дам им случай поведать во всеуслышанье об их победе над собою, а потом всю эту семью осыплю дождем драгоценностей".
И, тотчас перенесшись туда, Он стал подле погребального костра и спросил:
- Что вы делаете?
- Покойника сжигаем, господин.
- Не может быть, чтобы вы сжигали покойника. Оленя, наверно, жарите.
- Вовсе нет, господин. Это и впрямь покойник.
- Так это, стало быть, ваш недруг?
- Это, господин, мой родной сын, а не недруг, - ответил ему Бодхисаттва.
- Видно, сын был нелюбимый?
- Любимый, и очень.
- Почему же ты не плачешь?
Бодхисаттва объяснил, почему он не плачет:
- Как змея сменяет кожу,
Человек сменяет тело,
Когда жизни срок исполнен,
И уходит без оглядки.
На костре сгорает тело
И не внемлет причитаньям.
Так зачем мне убиваться?
Ведь судьбы не переплачешь.
Выслушав ответ Бодхисаттвы, Индра обратился к его жене:
- А тебе, мать, кем он доводился?
- Это сын мой родимый, господин. Я носила его десять месяцев, грудью выкормила, на ноги поставила, человеком вырастила.
- Отец - все же мужчина, потому и не плачет, а как же ты, мать? Ведь у матери сердце податливо, почему ты не плачешь?
Она объяснила:
- Он явился к нам без спроса
И ушел, не попрощавшись.
Жизнь приходит и уходит,
Горевать о том не надо.
На костре сгорает тело
И не внемлет причитаньям.
Так зачем я буду плакать?
Ведь судьбы не переплачешь.
Выслушав слова матери, Индра спросил сестру покойного:
- А тебе, милая, кем он доводился?
- Это мой брат, господин.
- Милая, сестры ведь любят братьев, почему ж ты не плачешь?
Она тоже объяснила:
- Плакать буду – подурнею,
А какая с того польза?
Родичей, друзей и близких
Лучше провожать бесстрастно.
На костре сгорает тело
И не внемлет причитаньям.
Так зачем мне убиваться?
Ведь судьбы не переплачешь.
Выслушав слова сестры, Индра спросил у его вдовы:
- А тебе, милая, кем он доводился?
- Мужем, господин.
- Когда муж умирает, жена остается одна, беззащитной вдовой. Почему ж ты не плачешь?
Она объяснила:
- Плачет маленький ребенок:
"Месяц с неба мне снимите!"
Кто по мертвым причитает,
Тот не большего добьется.
На костре сгорает тело
И не внемлет причитаньям.
Так зачем же убиваться?
Ведь судьбы не переплачешь.
Выслушав ответ вдовы, Индра спросил у рабыни:
- Милая, а тебе кем он доводился?
- Это мой хозяин, господин.
- Наверное, он тобою помыкал, бил тебя и мучил, потому ты и не плачешь? Верно, думаешь: наконец-то он умер.
- Не говори так, господин. С ним такое вовсе не вяжется. Хозяин мой был человек терпеливый, жалостливый, участливый, относился ко мне, как приемный сын.
- Почему же ты не плачешь?
Та тоже объяснила, почему не плачет:
- Если я горшок разбила,
Черепки не склеишь снова.
Причитания по мертвым
К жизни их вернуть бессильны.
На костре сгорает тело
И не внемлет причитаньям.
Так зачем же убиваться?
Ведь судьбы не переплачешь.
Выслушал Индра их речи, проникнутые Дхармой, и благосклонно сказал:
- Вы и впрямь отрешились от беспечности и научились помнить о смерти. Я не хочу, чтобы впредь вы зарабатывали себе пропитание своими руками. Я - царь богов Шакра. Я наполню отныне ваш дом лучшими сокровищами без счету. А вы приносите дары, блюдите обеты, совершайте обряды упосатхи и не предавайтесь беспечности.
Такое дал Он им наставление, одарил их несметные богатствами и вернулся на Небеса.
Закончив этот рассказ о Дхарме, Будда изъяснил арийские истины, а затем так отождествил перерождения:
- Рабыней тогда была Кубджоттара, дочерью - монахиня Удпалаварна, сыном - Рахула (сын Будды Шакьямуни), матерью - Кхема (монахиня, ученица Будды), а брамином тогда был Я сам.
