Джатака о ненасытности желаний и большая джатака о царевиче Лотос

Джатака о ненасытности желаний (467)

"Кто стремится к наслажденьям..." - это сказал Будда, пребывая в роще Джеты, по поводу некоего брамина. Идя за подаянием в Шравасти, он сошел с дороги и заговорил с брамином.
Этот брамин жил в Шравасти и решил расчистить участок в лесу на берегу Ачиравати под пашню. Будда знал, что он задумал. Идя за подаянием в Шравасти, он сошел с дороги и заговорил с брамином:
- Чем занимаешься, брамин?
- Смотрю, как мне лес под поле вырубают, Гаутама.
- Хорошо, брамин, так и продолжай, - сказал Учитель и ушел. Так же он поступал и впредь: заходил к брамину, когда свозили с участка поваленный лес, когда пахали, когда на поле пустили воду.
Когда подошло время садить рассаду, брамин сам сказал:
- Уважаемый Гаутама, сегодня у меня важный день: рассаду сажаем. Когда соберем урожай, я хочу угостить всю общину, начиная с Вас.
Учитель промолчал, дав тем понять, что согласен, и ушел. Еще раз он пришел к брамину, когда тот проверял, принялась ли рассада.
- Что поделываешь, брамин? - спросил он.
- Смотрю на посадки, Гаутама.
- Хорошо, брамин, - и Учитель ушел.
Наконец брамин подумал: "Шраман Гаутама уж который раз сюда приходит. Видно, Он хочет, чтобы Его пригласили на трапезу. Приглашу-ка я его!"
И в тот же самый день Учитель зашел к нему домой. Брамин с тех пор стал относиться к Нему как к близкому другу.
В свое время урожай созрел. "Завтра начнем жатву", - решил брамин и лег спать, но всю ночь напролет в верховьях Атаравати шел сильный град. С гор скатился паводок, и река дочиста смыла в море весь урожай до последнего колоска. Когда брамин увидел, что сталось с его полем, он не смог совладать с собою и крепко загоревал: схватился за грудь, охая, пришел домой и со стонами повалился на ложе.
Будда видел брамина утром и знал, что тот горюет. Он решил поддержать его в трудный час. На другой день с утра он после сбора подаяния отослал монахов из Шравасти в обитель, а сам взял в провожатые одного из младших монахов и пришел с ним к брамину домой.
Тот узнал об их приходе, и ему заметно полегчало: "Должно быть, мой друг пришел поговорить со мною", - подумал он и предложил гостям сесть.
Учитель сел и осведомился:
- Что ты так мрачен, брамин? Что у тебя стряслось?
- Уважаемый Гаутама, вы же сами видели, как я работал: и как лес валил на берегу Ачиравати, и что потом делал. Я жил мыслью, что угощу всех вас, когда соберу урожай. А теперь весь мой урожай паводком смыло в море, ничего не осталось! Добрых сто телег зерна пошло прахом. Очень мне это горько.
- А как ты думаешь, брамин: если ты погорюешь, пропажа вернется?
- Да нет, уважаемый Гаутама. - Если так, то к чему горевать? Со всеми людьми так бывает: придет пора появиться богатству - оно появляется, придет пора ему пропадать - оно пропадает. Все то, что составлено, не может быть вечным. Не горюй. Так Учитель утешил его, а потом преподал ему подходящую к случаю Сутру о желаниях. Брамин внял, все понял и перестал горевать. Учитель исцелил его от печали, встал и ушел в обитель.
Об этом стало известно по всему городу: "Учитель исцелил от печали такого-то брамина, вынул занозу горя из его сердца, помог ему обрести плод прорезавшегося слуха". Монахи же завели в зале для слушания Дхармы такой разговор: "Почтенные! Наш Учитель, познакомившись с брамином и став его верным другом, умело преподал ему Дхарму в час тяжкой печали, излечил его от горя и помог обрести плод прорезавшегося слуха".
Учитель пришел и спросил:
- О чем это вы сейчас беседуете, монахи?
Монахи сказали.
- Не только теперь, о монахи, но и прежде исцелил Я его от печали, - промолвил Учитель и рассказал о былом.
Некогда было у Брахмадатты, царя Варанаси, два сына. Старшего он назначил наследником, а младшего поставил военачальником. Потом Брахмадатта скончался, и советники собрались помазать его старшего сына на царство. Тот отказался:
- Не хочу царствовать, идите к младшему брату.
Как его ни упрашивали, он не соглашался, и царем сделали младшего. Toт стал ему предлагать сан наследника, военачальника.
- Не надо мне власти, - отвечал старший брат.
- Тогда просто живи в свое удовольствие во дворце.
- Да мне и в городе делать нечего, - сказал старший, ушел из Варанаси в деревню и нанялся в работники к купцу.
Со временем купец узнал, что слуга его царского рода, стал обращаться с ним, как это подобает с царевичем, и работать ему не позволял.
Как-то раз в эту деревню приехали от царя землемеры. Купец обратился к царевичу:
- Господин! Мы вас кормим, вы у нас живете. Сделайте милость, напишите младшему брату, чтобы нам скостили налог.
- Ладно, - согласился он и написал письмо: "Я живу у такого-то купца. Считай это ему вместо налога, а налог с него сними". Царь не был против.
Дальше - больше: жители всей деревни, а после и всей округи стали его просить, чтобы им дозволили нести подать прямо ему, а от царского налога избавили. Он просил за них царя, и царь на все соглашался. Налог пошел теперь в его пользу, и так мало-помалу стали расти у него доходы, а с ними росло и уважение.
И тут-то проснулась в нем неутолимая жадность. Попросил он у царя всю округу - царь дал; попросил сделать его наследником - царь сделал. А жадность все росла и росла. Ему уже и наследником быть казалось мало, решил он отнять у брата царство.
Пришел с жителями своей округи к столице, остановился у стен и написал брату: "Отдавай мне царство, иначе - война".
"Вот глупец! - подумал младший брат. - Сначала сам ни на что не соглашался, ни царем быть не хотел, ни наследником, а теперь на меня войной идет. Если я убью его на войне, меня же потом упрекнут. Не хочу царствовать!" И он велел передать брату: "Воевать я не буду, забирай царство".
Старший сел на царство, а младшего назначил наследником, но царская власть только распалила его жадность. Мало ему стало одного царства, захотелось другого, третьего. Жадность его перешла все границы.
В ту пору Шакра, царь Богов, обозревал мир. "Кто из людей родителям помогает, кто дары приносит, кто благие дела свершает? - проверял он. - А кто жадности поддался?" И увидел он, что царь весь во власти жадности.
"Этому глупцу даже царства Варанаси мало. Я его проучу!" - решил Шакра, принял облик молодого брамина, предстал у царских врат и велел доложить: "Молодой брамин, у которого есть что сказать царю, стоит у ворот".
Царь приказал просить. Брамин вошел, поклонился царю.
- С чем пожаловал? - спросил царь.
- Государь, я должен тебе нечто сказать, и лучше бы без свидетелей.
И Шакра своей божественной силой устроил так, что все присутствующие удалились.
- Государь, я вижу три огромных многолюдных города, полных военной силы. Я сам берусь привести их под твою власть. Не медли, идем скорее.
- Отлично, - согласился алчный царь. Шакра сделал так, что он даже не спросил, ни кто его гость, ни откуда пришел он, ни что ему нужно. Не добавив более ни слова, Шакра вернулся к себе в обитель Тридцати Трех.
Царь собрал советников:
- К нам приходил брамин и пообещал мне три города. Призовите его! Бейте тревогу, соберите войска, мы выступим без промедленья!
- Государь, - спросили советники, - а ты принял этого брамина радушно? Спросил у него хотя бы, где он живет?
- Нет, ничего я для него не сделал, и где он живет, тоже не знаю. Ступайте и разыщите его!
Стали искать, но не нашли.
- Государь, такого молодого брамина, о котором ты говоришь, во всем городе нет, - доложили царю.
Царь был весьма раздосадован: "Каких три города из рук упустил! Ну и невезение! Верно, брамин на меня рассердился за то, что я ему не дал награды, ночлега даже не предложил вот он и ушел". Эти мысли не покидали его; от безудержной алчности нутро ему зажгло огнем, а от этого жара в животе началось несварение и прохватил его понос, что ни съест, тем и на двор ходит. Лекари не знали, что делать, и царь вконец измучился. Весть о его тяжелом недуге разнеслась по всему городу.
Той порой Бодхисаттва изучил в Такшашиле все искусства и вернулся в Варанаси домой к родителям. Узнав, что стряслось с царем, он решил его вылечить. Пришел к царским воротам и попросил доложить: "Пришел молодой брамин, хочет тебя исцелить".
- Меня лучшие врачеватели, на всю страну знаменитые, лечили и вылечить не смогли. Неужто юноша сможет? Заплатите ему и пусть убирается, - сказал царь.
Юноша велел передать: "Мне платы за леченье не нужно, я даром лечу. Все, что мне надо, это немного денег на снадобье".
Царь уступил и велел допустить его к себе. Юноша приветствовал царя и говорит:
- Успокойся, государь, я тебя исцелю. Только ты мне расскажи, отчего расхворался.
Царь стал отнекиваться:
- На что тебе знать причину? Главное - это найти лекарство.
- Государь, когда целитель знает причину недуга, он подберет подходящее средство. А иначе-то как?
- Ну что ж, дорогой, - и царь рассказал все по порядку, начиная с того, как пришел к нему брамин и пообещал три города. - Вот от этой жадности-то, сынок, я и разболелся. Исцели меня, если сумеешь.
- Скажи, государь, а будут твоими три города, если ты как следует погорюешь?
- Никак не будут, сынок.
- А коли так, зачем ты горюешь? Ведь когда смерть придет, все равно надо будет расстаться со всем: и с телом, и с имуществом, и со слугами, и со всем достоянием. Да и будь у тебя четыре города, так из четырех блюд зараз есть не будешь, на четырех ложах зараз не уснешь, четыре платья зараз не наденешь. Нет, жадности нельзя поддаваться! Жадность, коль разрастется, не выпустит человека за пределы тягостных существований. И Великий, поучая его, прочел ему восемь строф о дхарме:
Кто стремится к наслажденьям
И успеха достигает,
Радуется и ликует:
"Преуспел я в этой жизни".
Кто стремится к наслажденьям
И успеха достигает,
Тянется к иным утехам,
Ненасытно жаждет снова.
Бычок становится быком,
И вместе с ним рога растут.
А безрассудный человек,
Растит желания с собой.
Сколько ни дай ты человеку
Земли, коней, быков и слуг,
Ему любого будет мало.
Пойми это и успокойся.
Царь может подчинить себе всю землю,
Но, власть распространив до океана,
Останется и этим недоволен:
Он и заморье подчинить захочет.
Пока ты помнишь об усладах,
Твой ум доволен быть не может.
Так повернись же к ним спиною,
И мудрость даст тебе довольство.
Лишь мудрость насыщает нас
И избавляет от желаний.
Того не обуяет алчность,
Кто мудростью себя насытил.
Стремитесь отсекать желанья,
Довольствоваться лучше малым.
Сапожник обрезает кожу,
Когда сандалии тачает,
И не жалеет об обрезках.
А человек бездонно мудрый
Не сожалеет об утехах.
Чем больше ты услад отринешь,
Тем большего достигнешь счастья.
Коль хочешь полного блаженства,
Оставить надо все услады.
Когда Бодхисаттва читал последнюю строфу, он случайно остановил взгляд на белом царском зонте, и вошел в состояние созерцания "белой полноты".
Царь исцелился, с радостью поднялся он с ложа и стал благодарить юношу:
- Столько врачевателей не могли меня вылечить, а ты, умный юноша, исцелил меня лекарством знания.
Сказал ты восемь изречений,
А стоит тысячи любое.
Возьми же восемь тысяч, брамин.
Прекрасны были твои речи.
Великий в ответ сказал:
Не нужно мне вознагражденья,
С деньгами нечего мне делать.
Строфу последнюю читая,
Я стал к усладам равнодушен.
Царь восхитился еще больше и, прославляя Великого, сказал: - Ты - человек благих устоев,
Мудрец, познавший все на свете.
Ты проницательно увидел:
Желание - источник горя.
- Государь, не будь беспечен, следуй Дхарме, - дал ему наказ Бодхисаттва, поднялся над землею и улетел в Гималаи. Там, по старинному обычаю, он стал отшельником, всю жизнь упражнялся в безмерных добродетелях, ведущих к мирам Брахмы, и после смерти сопричислился к их обитателям.
Рассказав эту историю, Учитель повторил:
- Как видите, монахи, я его излечил не только теперь, но и прежде.
И он отождествил перерождения:
- Царем тогда был этот брамин, а умным юношей Я сам.

Большая джатака о царевиче Лотос (472)

"Пока ты сам не убедился..." - это Будда сказал, пребывая в роще Джеты, по поводу девицы Чинчи, браминки. После того, как Он достиг Просветления и стал Десятисильным, у Него появилось множество учеников. Бессчетное число Богов и людей достигали тогда арийского состояния, ибо источник блага был доступен, и монахам доставались богатые подношения и почет. Наставники же иных толков поблекли, как светлячки при восходе солнца. Они стали никому не нужны, о них все забыли, и сколько они ни говорили на улицах: "Не один шраман Гаутама - Просветленный, и мы тоже Просветленные. Подать ему - большая заслуга, но и нам подать - тоже заслуга неменьшая. Давайте и нам дары!" - люди их не слушали, и никакой прибыли и почета у них так и не было.
Тогда они втайне посовещались и решили: "Надо так или иначе оклеветать шрамана Гаутаму, очернить его перед народом, отнять у него подношения, лишить почета!"
Тогда в Шравасти жила некая молодая подвижница браминского рода по имени Чинча. Она была необыкновенно привлекательна и ослепительно красива. Все тело ее светилось, как у небесной девы. И вот один из заговорщиков, что был похитрее, предложил:
- Давайте используем Чинчу! Она поможет нам очернить шрамана Гаутаму.
- Вот это дело, - согласились другие.
А тут она сама пришла к ним в рощу проповедников и поклонилась. Наставники-заговорщики ей не ответили.
- Чем я провинилась? - спрашивает она. - В третий раз я вам кланяюсь, а вы мне даже слова не скажете.
- Разве ты не знаешь, сестрица, как шраман Гаутама потеснил нас? Мы ведь из-за него лишились всех подношений и уважения.
- Я не знала, почтенные. А что я могу для вас сделать?
- Если ты хочешь нам помочь, сестрица, сделай так, чтобы о тебе и о шрамане Гаутаме пошли кривотолки, и он лишился бы подношений и почета.
- Конечно, сделаю. А как - уж это моя забота. Вы не беспокойтесь.
И вот до чего она додумалась со своим женским коварством: завела обычай в тот час, когда жители Шравасти возвращались после проповеди из рощи Джеты домой, ходить им навстречу в рощу, одевшись в нарядное сари, крашенное червецом, с гирляндами и благовониями в руках.
- Куда ты идешь в такую пору? - спрашивали ее встречные.
- А вам-то что за дело? - отвечала она. Ночевать она оставалась в роще проповедников, что неподалеку от рощи Джеты, а по утрам, когда последователи Просветленного шли из города, чтобы поклониться Учителю, она нарочно опять попадалась им навстречу, и тем казалось, будто она провела ночь в роще Джеты.
- Ты где ночевала? - спрашивали ее.
- А вам-то что до этого? - отвечала она.
А спустя месяц-полтора она однажды ответила на этот вопрос:
- Я провела ночь в роще Джеты, в благоуханной келье у шрамана Гаутамы.
Простые люди начали уже подумывать: "Может, оно в самом деле так?"
Месяца через три-четыре она стала прикидываться беременной, подвязывать себе на живот всякие тряпки, а поверх надевала красное сари. Вздорные люди додумались, что она понесла от шрамана Готамы. А месяцев через восемь-девять она подвязала себе под красное сари полено, руки и ноги растерла коровьей челюстью до того, что они вспухли, как у беременных, и, прикинувшись утомленной, вечером, когда Татхагата, сидя на украшенном сидении наставника в зале для слушания Дхармы, проповедовал монахам, явилась туда и сказала:
- Ты, великий шраман, народ Дхарме учишь, и речи у тебя как мед сладкие, на языке тают. А сам обрюхатил меня, мне уже рожать скоро. Тебе же ни до чего дела нет: ни где мне рожать, ни где масла взять, да и прочее! Если сам не хочешь обо мне позаботиться, мог бы попросить кого-нибудь: самого царя Кошалы, или Анатхапиндаду, или известную свою мирянку Вишакху. Тебе бы только потешиться с женщиной, а подумать после о ней ты не хочешь!
Так она прилюдно обвинила Татхагату, словно навозной лепешкой в Луну запустила, чтобы ее замарать. Татхагата прервал свою проповедь и звучно, львиным гласом ответил:
- Правду ты сказала или неправду, сестрица, об этом знаем только мы двое, не так ли?
- Да, шраман. Только мы с тобою об этом и знаем, больше никто.
В этот миг Шакру стало припекать снизу на его троне, и он, сосредоточась, понял, в чем дело: "Девица Чинча, браминка, возводит напраслину на Татхагату". Он решил немедля прояснить дело и явился к ним вместе с четырьмя Богами своего окружения. Боги обернулись мышами и мигом перегрызли веревки, на которых держалось полено. Порыв ветра распахнул подол сари, полено свалилось прямо на ноги Чинче и отбило ей пальцы.
"Злодейка негодная, вздумала ославить Татхагату!" - зашумели люди, оплевали ее, закидали грязью, палками и выгнали из рощи Джеты. Когда она скрылась с глаз Татхагаты, земная твердь под нею треснула и раскололась, из Незыби взметнулось пламя, окутало ее, словно одеялом, и унесло прямо в Ад. Почету и подношений злокозненным наставникам нимало не прибыло, убавилось даже, а учение Десятисильного только укрепилось.
На следующий день в зале для слушания Дхармы завязался такой разговор:
- Почтенные! Девица-браминка Чинча осмелилась возвести поклеп на Истиннопросветленного, а он - человек бесконечно достойный и больше любого другого заслуживает поклонения. Потому она себя и ввергла в погибель.
Учитель пришел и спросил:
- О чем это вы сейчас беседуете, монахи?
Монахи сказали.
- Не только теперь, о монахи, но и прежде она возвела на меня поклеп и тоже себя погубила, - произнес Будда и рассказал о былом.
Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва родился тогда сыном его главной супруги. Нарекли его царевичем Падмой, что значит Лотос, за то, что лицо его красотою было подобно расцветшему лотосу. Повзрослев, он изучил все искусства. И вот мать его скончалась. Царь взял себе в главные супруги другую женщину, а сына назначил наследником.
Случилось так, что в одном округе взбунтовались подданные. Царь отправился их усмирять и сказал жене:
- Милая, я уезжаю усмирить бунт, а ты оставайся дома.
- Нет, господин, я не хочу оставаться, я поеду с тобой, - попросила жена.
Царь описал ей тяготы похода и все опасности и наказал:
- Жди меня и не скучай. Я велел царевичу Падме исполнять все, что ты пожелаешь.
Усмирил царь бунтовщиков, навел в округе порядок и, возвратившись, остановился лагерем перед городом. Узнав, что отец возвращается, Бодхисаттва велел украсить город, сам пошел с обходом по царскому дворцу и один, без провожатых, заглянул в покои к царице.
А она, увидев, какой он красавец, голову потеряла. Бодхисаттва поклонился ей и сказал:
- Что тебе нужно, матушка?
- Не надо называть меня матерью, лучше взойди со мною на ложе!
- Зачем это?
- Насладимся любовью, пока царь не вернулся.
- Ты мне, почтенная, и впрямь вместо матери, да еще ты и замужем, а я на замужних сроду не смотрел с вожделением. Нет, на это я не склонюсь, грязно это.
Та опять за свое, но Бодхисаттва наотрез отказался.
- Так ты меня не послушаешься?
- Нет, не послушаюсь.
- Смотри, я пожалуюсь на тебя царю. Он тебе голову снимет.
- Поступай, как знаешь, - сказал он, пристыдил её и ушел.
Она же перепугалась: "Если он раньше меня доложит царю, царь предаст меня смерти. Надо его упредить". И она отказалась от пищи, оделась в грязное платье, исцарапала себе лицо и наказала служанкам:
- Если царь обо мне спросит, скажите, что я занемогла.
Она легла и притворилась, будто ей нездоровится. А царь совершил обход города и пришел во дворец. Не видя царицы, он спросил, что с нею. Слуги сказали, что ей неможется. Царь пошел в опочивальню и спрашивает:
- Что с тобой, государыня?
Та не отвечает, будто и не слышит его. Он второй раз спросил, третий... Наконец ответила:
- Не спрашивай, государь, помолчи лучше. Знал бы ты, каково мне, мужней жене, пришлось!
- Говори сразу, кто тебя обидел? Я ему голову отрублю.
- Кого ты, государь, вместо себя в городе оставил?
- Царевича Падму.
- Он самый и есть. Пришел ко мне и говорит: "Если кто царь здесь, так это я. Я беру тебя себе в наложницы". Уж как я его уговаривала: "Не делай так, дорогой, я ведь тебе - мать", но не помогло. Начал меня за волосы таскать, да не осилил. Избил и ушел.
Царь не стал разбираться, раздулся со злости, как кобра, и приказал слугам:
- Схватите и приведите ко мне царевича Падму.
Слуги разбежались по городу, пришли к Падме в дом, схватили его, побили, заломили за спину руки, связали их крепко-накрепко, повесили на шею гирлянду цветов канаверы, как вешают смертникам, когда ведут их на казнь, и погнали пинками во дворец.
"Царица оговорила меня", - понял он и с горечью стал объяснять:
- Люди, я ни в чем не провинился перед царем! Я невиновен!
Весь город пришел в волнение: "Говорят, царь по оговору жены хочет казнить царевича Падму!" Люди сбежались к царевичу, повалились ему в ноги и в голос запричитали:
- Не заслужил ты этого, господин!
Наконец, привели его к царю. Царь при виде Падмы разъярился пуще прежнего:
- Царя вздумал из себя строить! На супругу мою покусился! Ступайте, сбросьте его в пропасть, куда бросают разбойников.
- Нет за мной никаких прегрешений, отец! Не губи меня по женскому наговору! - взмолился Великий. Но отец его и слушать не стал.
Тут все шестнадцать тысяч царских танцовщиц зарыдали в голос: "Не заслужил ты этого, любезный царевич, не заслужил ты, наш Падма!"
Кшатрии, советники, челядь просили царя: "Государь, царевич ведь благонравен и добродетелен, он продолжит твой род, он - преемник твой на престоле. Не губи его по оговору женщины, разберись сначала. Ведь царю следует действовать осмотрительно!"
И они произнесли:
- Пока ты сам не убедился
В чужой вине, большой иль малой,
Ты назначать не можешь кары.
Сначала нужно разобраться!
Кто налагает наказанье,
Не рассмотрев, как должно, дело,
Слепцу подобен, что глотает
Еду с козявками и сором.
Наказывающий безвинных
И попускающий виновным.
Он как слепец, что по ухабам
В путь без поводыря пустился.
Но кто во всяком деле лично,
В большом и малом, разберется
И досконально все узнает,
Тот может выносить сужденье.
Ни неизменным снисхожденьем,
Ни непреклонностью суровой
К величию нельзя подняться -
Их нужно сочетать умело.
Ведь слишком мягким помыкают,
А слишком строгий ненавистен,
И обе крайности опасны.
Держаться лучше середины.
Один присочинит в запале,
Другой оговорит по злобе,
Нет, из-за женщины, владыка,
Ты убивать не должен сына.
Но какие доводы советники ни приводили, они не смогли убедить царя. И Бодхисаттва сам молил царя, и тоже понапрасну. Упрямый царь приказал вновь:
- Ступайте, сбросьте его со скалы, как разбойника.
Я вижу, вы здесь сговорились,
А женщине никто не верит.
Один лишь я не сомневаюсь.
Скорее сбросьте его в пропасть!
Услышав этот приказ, ни одна из шестнадцати тысяч царских танцовщиц не смогла сдержать вопль горя. Все горожане зарыдали, стали ломать руки и рвать на себе волосы.
"Как бы они не помешали казнить его", - подумал царь. Он сам направился со свитой к обрыву и, не внимая ничьим воплям, приказал сбросить сына в пропасть вниз головой.
Но та великая сила доброты, что исходила от Бодхисаттвы, не дала ему погибнуть. Дух пропасти взлетел к нему и со словами: "Не бойся, великий Падма!" подхватил его обеими руками, взял к себе на грудь, бережно опустил его к подножию горы и осторожно посадил на капюшон владыки Нагов, ведь та гора была их царством.
Царь Нагов отвел Бодхисаттву в свой дворец и разделил с ним слуг своих и власть. Прожил он у Нагов целый год, а потом решил вернуться в мир людей.
- Куда тебя доставить? - спросил царь Нагов.
- Я стану отшельником в Гималаях, - сказал Бодхисаттва.
Царь Нагов с ним согласился, отнес его в людской мир, снабдил всем, что надобно подвижнику, и там его покинул. А Бодхисаттва удалился в Гималаи, по древнему обычаю стал там подвижником. Он научился созерцанию, обрел чудесные способности и зажил там, поддерживая жизнь корнями и плодами.
Однажды на охоте туда забрел какой-то житель Варанаси. Он узнал Великого:
- Господин, ты не царевич ли великий Падма?
- Да, это я, приятель.
Тот поклонился Бодхисаттве, пожил у него некоторое время, а когда вернулся в Варанаси, доложил царю:
- Государь, твой сын живет по древнему обычаю отшельником в Гималаях, там у него шалаш. Я сам с ним прожил не один день.
- Своими ли глазами ты его видел? - спросил царь.
- Да, господин.
Царь отправился туда с большим отрядом воинов. На опушке леса он поставил лагерь, а дальше пошел сам с советниками и увидел, наконец, Великого, сиявшего как золотое изваяние. Тот сидел у входа в свой шалаш. Царь поздоровался и сел с ним рядом, а за царем и советники учтиво приветствовали Бодхисаттву и тоже расселись. Бодхисаттва заговорил с отцом, предложил ему плодов.
- Сынок, тебя ведь на моих глазах швырнули в пропасть. Как ты уцелел? - спросил царь.
- Ведь ты же в пропасть сброшен был,
Что глубиной во много пальм.
В отвесный, гибельный провал.
Скажи, как смог ты уцелеть?
- Меня тогда могучий наг,
Что обитает под горой
На сгибы тела подхватил -
Вот почему я уцелел.
- Царевич, я сюда пришел,
Чтобы вернуть тебя домой.
Я царство отдаю тебе.
К чему тебе лесная жизнь?
- Попав однажды на крючок,
Я с кровью выдернул его
И, выдернув, безмерно рад.
Теперь к покою я стремлюсь.
- Что называешь ты крючком?
И что ты кровью здесь зовешь?
И как ты выдернул его?
Ответь мне, я прошу тебя.
- Утехи были мне крючком,
Имущество при них, как кровь.
Я, выдернув, отринул их.
Так это надо понимать.
Нет, государь, власть мне не нужна. А ты не отступай от десяти обязанностей царских, не сворачивай на неверные пути, правь в согласии с Дхармой.
Так наставил Великий отца. Царь поплакал, погоревал и отправился домой. В дороге он спросил советников:
- Объясните мне, кто толкнул меня расстаться с таким добродетельным сыном?
- Ваша главная супруга, государь.
И царь велел сбросить ее в пропасть вниз головой. Вступил он в город и начал править праведно.
Рассказав эту историю, Учитель повторил:
- Как видите, монахи, не только ныне, но и прежде она возвела на меня поклеп и оттого погибла.
И он отождествил перерождения:
- Здесь Чинча мачехой была, а Девадатта был отцом, Ананда - мудрым нагом был, а Шарипутра - духом гор. Я ж был тогда царевичем, так это и запомните.

Джатака о супружеской любви (504)

"Жил в Каши царь по имени Бхаллатия..." - это произнес Будда, пребывая в роще Джеты, по поводу царицы Маллики, супруги царя Кошальского.
Однажды у нее с царем произошла в постели супружеская ссора. Царь обиделся, даже смотреть на нее не захотел. "Наверное, Татхагата не знает, что царь на меня сердит", - думала она, однако Учитель знал о происшедшем. Назавтра после ссоры Он в сопровождении многих монахов вошел в Шравасти за подаянием и остановился у врат дворца. Царь вышел ему навстречу, ввел во дворец сначала самого Учителя, а потом по старшинству и бывших с ним монахов, предложил им воду для омовения, угостил их всех изысканной едой и после трапезы присел подле Учителя.
- Что это, государь, царицы Маллики не видно? Ц спросил Будда.
- Избаловалась она слишком.
Ц А знаешь ли ты, государь, что прежде ты был рожден киннаром? Однажды тебе случилось провести ночь в разлуке с твоей супругой. Так ты потом семьсот лет об этом горевал! Ц и по просьбе царя Учитель рассказал о былом.
Некогда в Варанаси правил царь Бхаллатия. Как-то раз ему захотелось отведать жаренной на углях дичи, да так, что он оставил царство на советников, а сам в полном вооружении, со сворой хорошо натасканных породистых охотничьих собак ушел из города в Гималаи. Направился он вверх по течению Ганга. Добравшись до теснины, где дороги дальше не было, он свернул в сторону и пошел вверх по берегу притока. Странствуя по лесам, стрелял он оленей, кабанов и иную дичь, жарил их на костре, ел и незаметно для себя забрался в самые верховья. Река сузилась и превратилась в живописный ручей; воды в нем в паводок бывало по грудь, а сейчас - всего по колено. Водились в том ручье рыбы и черепахи; берега ручья плотным серебристо-белым слоем устилал песок, а над водой свисали ветви, обремененные всевозможными цветами и плодами. Между деревьев порхали стаи птиц и роились пчелы, слетавшиеся на аромат, а под их сенью бродили олени, антилопы и косули. А на берегу того ручья, что нес воду из-под ледника, стояла парочка киннаров.
Они ласкались и целовались, но, странное дело, о чем-то горько плакали и причитали. Поднимаясь вверх по ручью к подножию горы Гандхамаданы, царь заметил их и удивился: "Отчего это киннары так горько плачут? Ц подумал он. Ц Спрошу-ка я их".
Жил в Каши царь по имени Бхаллатия;
Покинув город, он ушел охотиться.
Забрел к подножию вершины Гандхамаданы,
Где все цветет и где живут кимпуруши.
Он своре гончих псов залечь велел,
А лук с колчаном положил под деревом
И осторожно подошел к кимпурушам.
- Ответьте мне, не бойтесь: вы живете здесь -
На горном склоне, у реки Химаваты?
Вы так похожи на людей! Скажите мне,
Как называют вас на нашем языке?
Киннар ничего не ответил царю, а жена его заговорила:
- Здесь горы: Малла, Белая, Трехглавая;
По горным речкам между ними бродим мы,
И на людей, и на зверей похожие,
А люди называют нас кимпуруши.
Тогда царь спросил:
- Друг друга обнимаете вы с нежностью
И безутешно оба причитаете.
Как вы похожи на людей! Скажите мне:
О чем вы плачете, горюете, печалитесь?
Она ответила:
- Однажды мы всю ночь в разлуке провели,
И каждый думал о другом и тосковал.
Об этой ночи до сих пор горюем мы,
Нам так печально, что её не возвратить.
Царь:
- Вы о ночной разлуке так печалитесь,
Как о потерянном добре иль смерти родича.
Вы так похожи на людей! Скажите мне,
Из-за чего вы ночь в разлуке провели?
Она:
- Ты видишь эту речку быстроструйную,
Под сенью множества дерев текущую,
Бегущую из ледяной расселины?
Тогда была пора дождей. Любимый мой
Решил через нее вброд переправиться.
Он думал, что и я за ним последую.
А я бродила и цветы искала:
Кураваку, уддалаку, анколу;
Хотелось мне убрать себя цветами
И подарить любимому гирлянду.
Потом метелки риса собирала,
Раскладывала их пушистый ворох,
Готовила обоим нам подстилку:
"На ней сегодня мы переночуем".
Потом между камнями растирала
Кусочки благовонного сандала:
Хотелось мне получше умаститься
И мужу приготовить притиранья.
Но с гор сбежал внезапно быстрый паводок,
Он все цветы унес, что были собраны.
А речка вздулась вдруг, водой наполнившись,
И стала для меня непроходимою.
Остались мы тогда на разных берегах,
Друг друга видим, да не можем сблизиться,
То засмеемся оба, то заплачем вдруг -
Нам очень нелегко та ночь далась.
К восходу солнца спало наводненье,
Мой муж пришел ко мне по мелководью.
Мы обнялись, и снова, как и ночью,
То засмеемся оба, то заплачем.
Семь сотен лет без трех годов минуло
С тех пор, как ночь мы провели в разлуке.
Твоя жизнь, государь, короче нашей.
Как можешь ты вдали жить от любимой?
Царь вопросил:
- А ваш век на земле как долго длится?
Быть может, тебе старшие сказали,
И знаешь ты об этом понаслышке.
Прошу тебя, ответь мне, не колеблясь!
Она ответила:
- Мы на земле живем столетий десять.
Болезни раньше срока нас не мучат.
Приятна жизнь у нас, несчастья редки.
Мы с сожаленьем расстаемся с жизнью.
"Они ведь даже и не люди, однако не переставая плачут семьсот лет, оттого что довелось им разлучиться всего лишь на одну ночь! - подумалось царю. - А что же я! Покинул для чего-то свое царство, простершееся на три сотни йоджан, позабыл свою великолепную столицу и скитаюсь здесь по лесам! Напрасно, совсем напрасно!"
И он повернул к дому. По возвращении в Варанаси советники его спросили:
- Скажи нам, государь, с чем удивительным довелось тебе повстречаться в Гималаях?
Царь рассказал им о киннарах и с тех пор стал наслаждаться жизнью, не забывая и о Дхарме.
И понял царь, ее словам внимая,
Что быстротечна жизнь, недолго длится.
Из леса возвратился он в столицу,
Стал одарять нуждающихся щедро
И пользоваться благами земными.
И вы словам кимпурушей внемлите,
В согласии живите и не ссорьтесь,
Чтоб горевать потом вам не пришлось,
Как им, о ночи, проведенной врозь.
Когда Татхагата кончил свое наставление в Дхарме, царица Маллика встала, молитвенно сложила руки и, воздавая Десятисильному хвалу, произнесла:
- Всегда твои беседы наставительные
Я слушаю внимательно и с радостью.
Твой голос гонит прочь мои невзгоды.
Да будет долгой жизнь твоя, о шраман!
И Учитель отождествил перерождения:
- Киннаром был тогда кошальский царь, его женой - царица Маллика, я же был тогда царем Бхаллатией.

Джатака о подвижнике и небесной деве (523)

"Тогда в горнем чертоге Судхарме" - это сказал Будда в роще Джеты по поводу некоего монаха, которого смущала его бывшая в мирской жизни жена.
- Правда ли, монах, что ты тоскуешь? - спросил Он его.
- Правда, почтенный.
- Кто же нагнал на тебя тоску?
- Моя бывшая жена.
- Эта женщина, о монах, причинила тебе много вреда. Ты когда-то из-за нее потерял способность созерцать и три года пролежал в беспамятстве, а очнувшись, стал горько каяться, - произнес Учитель и рассказал о былом.
Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва родился в ту пору брамином где-то в царстве Каши. Возмужав, он достиг совершенства во всех искусствах, стал по древнему обычаю подвижником и зажил в лесной глуши, поддерживая свою жизнь плодами и кореньями. Как-то раз одна олениха щипала траву и пила воду на том месте, где Бодхисаттва помочился. И, любя Его, она оттого понесла. С тех пор она стала постоянно пастись рядом со скитом Бодхисаттвы. Великий присмотрелся к ней и увидел, что она на сносях. В свой срок олениха разродилась мальчиком.
Великий отечески полюбил это дитя и взял к себе на воспитание. Нарек он его Ришьяшрингой. Когда тот подрос и вошел в разумный возраст, Бодхисаттва обратил его в монашество. Состарившись, он ушел вместе с сыном в рощу Нари в Гималаях и дал ему такой наказ:
- Сынок, здесь, в Гималаях, можно встретить порой существа, что именуются женщинами. Они похожи на цветы, что тут растут. Того, кто склонится на их уловки, ждет погибель. Им никак нельзя подчиняться.
Затем Бодхисаттва скончался и возродился на небесах Брахмы, а Ришьяшринга остался жить в Гималаях и счастливо, будто играючи, занимался созерцанием. Сделался он суровым подвижником, предался умерщвлению чувств.
И вот от пыла его добродетели престол Индры содрогнулся. Сосредоточившись, Шакра понял, в чем дело, и обеспокоился: "Так он, пожалуй, меня и небесного престола лишит". И решил Он послать к Ришьяшринге апсару, чтобы та обольстила его и отвлекла от подвигов. Он посмотрел на всех своих божественных прислужниц, а было их у него два с половиной десятка миллионов, и увидел среди них некую апсару Аламбушу: лишь она одна изо всех них показалась ему способной совратить подвижника. Подозвал Он ее к себе и повелел ей отправиться к Ришьяшринге.
Тогда в горнем чертоге Судхарме
Вождь богов и отец победы,
Одолевший демона Вритру,
Слово молвил могучий Индра
Аламбуше, деве небесной:
- Все Тридцать Три небожителя
И сам Индра, богов предводитель,
Тебя, о прелестная, молят:
Ты, Аламбуша, неотразима,
Искуси Ришьяшрингу-аскета!
Его подвиги нам угрожают.
Целомудрен он, верен обетам
И давно устремлен к Нирване.
Сбить с пути его постарайся!
Отвечала Аламбуша Шакре:
- Что за речи, небесный владыка?
Почему ты меня отличаешь,
Искусить посылаешь аскета?
Здесь, в твоей ашоковой роще,
Предостаточно дев прелестных.
Есть подобные мне, есть и краше,
Дай одной из них порученье,
Пусть они соблазняют аскета!
И промолвил могучий Индра:
- Ты сказала сущую правду.
Здесь в моей ашоковой роще
Предостаточно дев прелестных.
Есть такие, как ты, есть и краше.
Одного у них нет: уменья!
Ни одна не сравнится с тобою
В искусстве прельстить мужчину.
Ты, о женщина с дивным телом,
Бесподобна в этом искусстве.
А раз так, то иди, о благая,
Ты здесь - лучшая среди женщин.
Своей прелестью ты, я знаю,
Победишь суровость аскета.
Отвечала ему Аламбуша:
- Я отказываться не смею,
Царь Богов мне дает порученье,
Но робею я пред Ришьяшрингой:
Опалит меня жар его духа.
Ведь уж многие в ад попали
Иль увязли в чреде рождений,
Искусить пытаясь подвижников.
Право, зябко мне стало от страха!
И, сказавши так, в путь пустилась
Бесподобная обликом апсара.
Прельстить устремилась прелестная
Ришьяшрингу дева Аламбуша.
Добралась она до той рощи,
Где стоял шалаш Ришьяшринги.
Расцветали тогда повсюду
Бутоны красного бархатника.
Там из сумерек предрассветных
В раннюю пору завтрака
Вышла апсара к Ришьяшринге,
Когда он подметал у костра.
И сказал изумленный подвижник:
- Ты явилась ко мне, как молния,
Блещешь, словно звезда падучая.
Крутобедрая и лукавая,
Кто ты, дева, мой взор влекущая?
На запястьях твоих браслеты,
А в ушах драгоценные серьги.
Ты как солнце в полдень сияешь,
Твоя кожа благоухает
Превосходной сандаловой пудрой.
Ты стройна, нежна и пригожа,
Ноги ставишь изящно и ровно.
Ты идешь и с собою уносишь,
О желанная, мою душу.
Твои бедра сужаются книзу,
Я их хоботу уподоблю.
Умащенные лучшими мазями,
Они блещут, как ось колесницы.
Твой пупок, пушком окаймленный,
Вид имеет цветущего лотоса,
Он лоснится, и издали кажется,
Что покрыт он блестящим лаком.
Твои груди пышны и выпуклы,
Налиты, крепки и упруги,
Очертаниями подобны
Половинкам маленькой тыквы.
Твоя шея длинна, как у лани,
И рисунок на ней мне напомнил
Своим рядом округлых линий
Завитки океанской раковины.
Твои яркие губы прелестны,
А меж ними двумя рядами,
Словно жемчуг, сверкают зубы.
И смотреть-то на них приятно.
Глаза у тебя - загляденье:
Длинны, широко раскрыты,
Зрачки черные, уголки красные,
Будто спелые плоды четочника.
Неизлишне длинны твои волосы,
Умащенные и опрятные,
Золотым гребешком расчесаны,
Источают запах сандала.
Среди пастухов и пахарей
Иль между торговцев странствующих.
Среди мудрецов почитаемых,
Отшельников, преданных подвигам,
Я не встречал тебе равной
Во всей округе, известной мне.
Кто же ты родом, как звать тебя?
Тебя я хотел бы поближе знать.
Пока подвижник расхваливал красоту апсары, поднимая свой взор от ее ног к голове, Аламбуша молчала. По речам его она поняла, что он в великом смущении, и промолвила: - Благо тебе, о сын Кашьяпы!
Не время теперь для пустых речей.
Пойдем и друг другом утешимся,
Насладимся любовью в обители.
Подойди ко мне, дай обнять тебя,
Научить любовным утехам!
"Пока я стою, он не решится подойти ко мне близко, - подумала затем Аламбуша. - Сделаю-ка я вид, будто ухожу от него". И тут эта апсара, искусная в обольщении и по-женски лукавая, распаляя подвижника, отвернулась от него и пошла в сторону.
И, сказавши так, в путь пустилась
Бесподобная обликом апсара,
Прельстить стремилась прелестная
Ришьяшрингу дева Аламбуша.
Позабыл он свою неловкость,
Устремился пылко за нею
И, нагнав, схватил ее за косу.
Повернулась к нему красавица,
Заключила его в объятия.
Так достигла она своей цели,
Он лишился тогда целомудрия.
В этот миг воззвала в уме своем
К владыке Индре Аламбуша.
Пребывал он тогда в роще Нандане.
Царь Богов, могучий и щедрый,
На призыв ее тотчас откликнулся.
Ей прислал он ложе златое,
Тысячей покрывал устеленное,
С дорогим, высоким балдахином,
Драгоценными тканями покрытым
В пятьдесят слоев, коли не больше.
И взошла на него красавица,
Заключила в объятья подвижника.
Будто час, три года промелькнуло,
Все в объятиях она его держала.
Развеялся через три года морок,
Пробудился ото сна подвижник.
Смотрит апсара: чары проходят,
Тотчас же невидимою стала.
Вот очнулся брамин, оглянулся,
Видит зелень молодую на деревьях.
Там, где был очаг, трава густая.
А вокруг него - весенний лес разросся,
Раздается пение кукушек.
Осмотрелся он в недоуменье
И заплакал горькими слезами:
- Я не жертвую и не читаю мантры,
Подношения огню забросил!
Кто же ввел меня во искушенье,
От служенья отвратил мой разум?
Я и прежде жил в лесной пустыне,
Мой духовный пыл не изменял мне.
Кем-то, как корабль в открытом море,
Что наполнен множеством сокровищ,
Был ограблен я и благ лишился!
"Если я немедленно не назовусь, - испугалась Аламбуша, - он меня проклянет. Надо сознаваться!" Она вновь приняла зримый облик и сказала:
- Царь Богов меня к тебе направил.
Я ввела тебя во искушенье,
Своим духом дух твой победила!
Омрачен ты был, проспал три года.
Слыша ее речи, Ришьяшринга вспомнил о наказе, что давал ему отец, и стал горько каяться:
- В какую же беду попал я оттого, что ослушался родителя!
Говорил мне отец мой Кашьяпа,
Упреждал меня он заранее:
"Ты запомни, о юноша: женщины
Красотою цветам подобятся.
На груди у них по две выпуклости,
Ты по ним узнаешь их, юноша".
Так родной отец наставлял меня,
От опасности уберечь хотел.
Но, увы, я его не послушался,
Отцовский наказ запамятовал.
Ничего теперь не осталось мне,
Как в лесу горевать в одиночестве.
Будь же проклята моя оплошность!
Либо вновь я обращусь к созерцанию,
Либо тут же с жизнью распрощаюсь.
Сказавши так, он отринул чувственные влечения и вернул себе способность созерцать. И Аламбуша поняла, что отшельническая мощь и созерцание в нем возродились. Полная страха, она стала просить прощения.
Видит апсара: к отшельнику вернулись
Пыл духовный, мужество и стойкость.
Головой Аламбуша припала
К стопам Ришьяшринги, повинилась:
- Не сердись на меня, о великий муж,
Не сердись, подвижник достославный!
Я великую услугу оказала
Небожителям и Шакре, их владыке,
Ведь от жара твоих подвигов суровых
Содрогнулась горняя обитель.
- Я прощаю тебя, милая, - сказал ей Ришьяшринга.
Пусть тридцать три Небожителя
И Васава, их предводитель,
И ты сама, милая апсара,
Пусть все вы будете счастливы.
Ступай куда хочешь, красавица.
И Аламбуша покинула его.
Поклонилась она в ноги подвижнику,
Обошла три раза с почтением,
Попрощалась с ним, сложив ладони,
И отправилась восвояси.
Вновь воссела на ложе золотое,
Тысячей покрывал устеленное,
С дорогим, высоким балдахином,
Драгоценными тканями покрытым
В пятьдесят слоев, коли не больше.
И на нем в мир Богов воротилась.
Воссияла она, словно факел,
И блистала, подобно молнии.
Царь Богов был рад и доволен
И промолвил: "Ты мне угодила,
Попроси чего хочешь в награду!"
- О господин всех созданий,
Вот что прошу я в награду:
Не посылай меня, Шакра,
Впредь соблазнять подвижников!
Закончив это наставление в Дхарме для монаха, Будда изъяснил арийские положения, а затем отождествил перерождения:
- Аламбушей тогда была бывшая мирская жена монаха, Ришьяшрингой - сам затосковавший монах, а я был отцом его, великим подвижником.

Джатака о пустыне (2)

Словами: "Пустыни плоть усердно рассекая..." - Будда, проживая тогда в Саваттхи, начал свое наставление в Дхарме. Заговорил же он об одном непочтительном бхиккху.
Когда Будда жил в Саваттхи, в рощу Джетавану явился некий юноша из почтенного семейства. Внимая урокам Учителя, толковавшего Дхарму, он очистился сердцем, постиг, что скверна - это источник всех страстей, и стал монахом. За пять лет монашества, перед посвящением в высший сан, юноша глубоко изучил оба свода Законов и преуспел в созерцании. С помощью Будды он вступил на избранный им самим путь сосредоточенного размышления. Отправясь в лес, юноша провел там три месяца, время дождей, однако так и не сумел ни обрести мгновенного озарения, ни достичь необходимой силы сосредоточения.
И подумал тогда он: "Учитель говорил о четырех разрядах людей. Я, следует полагать, отношусь к последнему, к тем, кому открыта лишь сторона внешняя. Оттого, видимо, в этом моем существовании нет мне Пути и нет Плода. Какой же толк в моем отшельничестве? Не лучше ли мне отправиться к Учителю? Будучи подле него, я смогу радовать свой взор зримой красотой тела Пробужденного и услаждать слух его наставлениями в Дхарме".
Порешив так, юноша воротился в Джетавану, и сказали ему тогда другие ученики:
- О достойный! Учитель благословил тебя на путь сосредоточенного размышления, однако, повинуясь правилам скитальческой жизни, ты покинул обитель. Ныне же, воротясь, ты наслаждаешься общением с ним. Неужто же ты преуспел в своем подвиге и стал арахатом, избавившимся от перерождений?
Юноша ответил им:
- О достойные! Нет мне в этом существовании ни Пути, ни Плода. Отчаявшись достигнуть вершины подвижничества, я ослабел в усердии своем и поэтому воротился к вам.
- Неподобающее ты содеял, о почтенный, - сказали ему монахи. - Выслушал поучения стойкого во всех своих помыслах и деяниях Учителя, а сам явил недостаточное усердие.
И они решили отвести его к Татхагате (Будде).
Все вместе они отправились к Учителю, который спросил их:
- Чем провинился этот бхиккху, братия? Ведь вы привели его сюда против его воли.
- Почтенный, этот бхиккху принял обет монашества, следуя справедливейшему из всех учений, - ответили монахи, - но, вкусив от праведной скитальческой жизни, ослаб в усердии и воротился в обитель.
Учитель обратился к юноше:
- Верно ли, что ты, бхиккху, оказался недостаточно усерден?
- Верно, почтенный, - подтвердил монах.
- Как же ты, бхиккху, - молвил тогда Учитель, - стал монахом, преданным столь замечательному учению, а сам не выказал умения довольствоваться малым, черпать удовлетворение и радость в скитальческой жизни и к тому же еще явил недостаток усердия? А ведь прежде ты был тверд в мыслях и деяниях своих. Не единственно ли твоими усилиями была добыта влага в пустыне и напоены скот и люди? Отчего же ты ослаб в усердии?
От этих слов Учителя бхиккху приободрился и воспрянул духом. Все монахи принялись тогда упрашивать Достославного:
- Почтенный, нам известно только, что этот бхиккху явил недостаточное усердие, но что в прежнем его существовании единственно благодаря его усилиям напоены были люди и скот в пустыне - это ведомо одному лишь тебе, о Всезнающий. Приобщи же и нас к тому, что тебе известно.
- Хорошо, братья, слушайте, - сказал им Учитель и, поведав монахам о случившемся, открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и поэтому утраченного их памятью.
Во времена былые, когда на престоле царства Каши, в его столице Варанаси, восседал Брахмадатта, Бодхисатва родился в семье старшины торговцев. Когда он вырос, то и сам стал старшиной торгового обоза и начал ездить по стране с пятью сотнями повозок.
Однажды судьба завела их обоз в пустыню протяжением в целых шестьдесят йоджан. Песок в этой пустыне был столь мелок, что его невозможно было удержать в горсти, с восходом же солнца он раскалялся и, подобно пылающим углям, обжигал ступни путников. Поэтому обозы, которые везли топливо, масло, рис и прочие припасы, обычно передвигались только по ночам. На рассвете же повозки ставили в круг, торговцы и их слуги сооружали навес и, наспех перекусив, проводили остаток дня в тени. На закате они ужинали и, дождавшись, пока земля остынет, закладывали повозки и снова выступали в путь. Передвижение их было подобно странствию по морским волнам.
Среди них был человек, которого называли "кормчим пустыни". Зная расположение планет, он выбирал путь для обоза. Таким же способом решил переправиться через пустыню и сын торгового старшины. Когда его обоз прошел шестьдесят без одной йоджан, сын старшины подумал, что конец пути близок, и повелел выбросить после ужина все оставшееся топливо и вылить всю оставшуюся воду. Заложив повозки, они выступили в путь. Кормчий ехал в передней повозке на удобном сиденье и направлял обоз по звездам. В конце концов, его сморил сон, и он не заметил, как быки повернули вспять. Пробудился кормчий перед самым рассветом и, едва взглянув на небо, возопил:
- Поворачивайте! Поворачивайте повозки!
Тем временем взошло солнце. Люди увидели, что они вернулись на прежнюю стоянку, и принялись горестно восклицать:
- У нас не осталось ни воды, ни топлива, все мы теперь погибнем.
Они поставили повозки в круг, выпрягли быков и возвели навес. Затем все залезли под повозки, где и лежали, предаваясь отчаянию.
- Если и я ослабну в усердии, все погибнут, - подумал Бодхисатва.
Время было еще раннее, стояла прохлада, и Он бродил по пустыне, пока не увидел места, поросшего травой и кустарником. Решив, что там должна быть вода, он велел принести заступ и рыть землю. На глубине в шесть десятков локтей копавшие натолкнулись на камень и тотчас же прекратили работу. Бодхисатва угадал, что под камнем должна быть вода, спустился в выкопанный колодец и приложил ухо к камню. Услышав журчание, Бодхисатва поднялся наверх и сказал самому младшему в караване:
- Друг мой, если и ты не будешь тверд в усердии, все мы погибнем. Яви же упорство, возьми это железное рубило, спустись в колодец и что есть мочи бей по камню.
Вняв речам Бодхисатвы, юноша исполнился усердия. Все стояли с опущенными руками, лишь он один спустился в колодец и принялся долбить камень. Камень под его ударами треснул, и сквозь трещину устремилась вверх струя воды высотой с пальму.
Все вдосталь напились и омыли тела свои. Затем, изрубив для костра запасные тележные оси, упряжь и всякое избыточное снаряжение, сварили рис, насытились сами и накормили быков. Когда же солнце зашло, они привязали близ колодца кусок ткани и направились в ту сторону, куда им было надобно. Там они продали свои товары, выручив вдвое и вчетверо против того, что было уплачено, и разошлись по домам. С истечением же отпущенного срока каждый из торговцев окончил свой жизненный путь и перешел в иное рождение в соответствии с накопленными заслугами. Такова же была и судьба Бодхисатвы, который прожил жизнь, раздавая милостыню и совершая другие добрые поступки.
Заканчивая свое наставление в Дхарме, Просветленный (теперь уже он был и Пробужденным) спел такой стих:
Пустыни плоть усердно рассекая,
Искатель обретает в недрах влагу,
Так и святой, исполненный усердья,
Покой души пусть обретет ко благу.
Разъясняя смысл своего рассказа, Учитель открыл слушателям Четыре Благородные Истины, которые помогли бхиккху, ослабшему в усердии, утвердиться в арахатстве. Поведав обо всем и слив воедино стих и прозу, Учитель истолковал джатаку, так связав перерождения:
- Юношей, который благодаря своему усердию расколол камень и напоил народ, был этот бхиккху, выказавший ныне недостаток усердия, торговцами были ученики Пробужденного, сыном же торгового старшины был я.

вернуться в раздел "Буддизм"